О теории прозы
Шрифт:
Изумления не прибавлено.
Это едва ли не главная особенность китайской бытовой прозы – реальность части героев и введение остальных героев из иного мира.
Часть новелл написана после маньчжурского завоевания. Сменилась династия, изменились границы государства, какие-то формы государственной власти. Но это никак не отражается в литературе – нравственность не изменилась. Новая реальность существования страны принимается.
Несколько повестей рассказывают об удивительно ловких ворах. В стране существуют шайки разбойников, имеющих в городах и селах многочисленную клиентуру, исчисляемую сотнями
Границы сломаны, нравы не изменились, в них только включены новые элементы – маньчжуры.
Возможно, факт включения материала прежних эпох в жизнь внезапно завоеванного государства обозначает как бы отыгрыш, патриотическое настаивание на том, чего нет, что было и должно быть снова.
Поэтому отчетливо сделанные поступки воров и добродетельные разбойники Китая не должны нами расцениваться так, как мы расцениваем разбойников Шиллера. Эти люди выходят по ночам из запутанных дельт больших рек, они недоступны для правительства, и поэтому их деятельность в процессе выслушивания или чтения новелл как бы прощается.
Старая нравственность снята, новая не принята.
В многочисленных новеллах победители-маньчжуры не упомянуты. Они призраки, снятые энергией сюжета, тем, что погибло несколько человек, спрятанных от властей. Убийство это не оценивается как безнаказанность, как нарушение какой-то нравственности, просто нравственность в новеллах закрыта бытом.
В буддистских монастырях развратничают, пьют, доводят людей до смерти. Преступны все.
Бытовая нравственность события просто снята, забыта. Маньчжуры не должны считаться реальным явлением Китая того времени. Это своего рода мораторий прошлого.
Нравственность не должна поддерживаться штыками, в таком виде она не существует.
Мне кажется, что, по крайней мере, часть китайской прозы XVII века – занятие побежденного народа. Представьте себе, что в занятой французами Москве происходит нечто, являющееся предметом разбирательства французского суда или трибунала. Но это не интересует, не это может интересовать город.
Наполеон как бы призрак, сон. Он не всамделишный, как говорят дети.
Не забудем, что в описываемое в новеллах минское время Европа переживает расцвет науки.
В Китае существовало три главные религии – даосизм, конфуцианство и буддизм.
В Китае того времени многое знали, но не хотели ни на кого смотреть, не хотели смотреть по сторонам. Знали европейцев и берегли ироническое отношение к ним.
Поэтому нельзя сказать, что это государство без патриотизма, без героизма. В то время когда китайцы сражались в Красной Армии, мы видели широкое спокойное вдохновение патриотизма. Это сумел показать в своем «Бронепоезде 14-69» Вс. Иванов.
За сюжетами китайских новелл стоит история народа, который принял их и, вероятно, не раз переделывал.
Новеллы предназначены для чтения, для выбора, поэтому писатели и читатели давали разные оценки и в то же время избегали их.
Вместе с тем, сопоставление новелл может быть ближе понято русским читателем, если он вспомнит, что в «Невском проспекте» истории художника и молодого офицера только один раз сюжетно пересекаются, когда герои встретились на проспекте. То есть по две самостоятельные новеллы с единством места происшествия. Они существуют в своем противопоставлении.
Их единство основано на единстве морального отношения.
Если в европейской новелле с определенной силой выявляется связь событий и единство героев, то в китайской новелле композицию определяет сопоставление по сходству. В каждой новелле существует несколько новелл, из которых одна развита более подробно и событийно расчленена, имеет свои перипетии, а другая как бы является, с точки зрения нашей прозы, необыкновенно разросшимися эпиграфами.
Возьмем новеллу «Игрок в облавные шашки». Основной конфликт, который вложен в это произведение, – мысль о том, что достойные пары соединяются внезапно. Судьба завершается в уготованные сроки по древней пословице: «Каждая вещь входит в свою пару».
Новелла начинается стихами. Потом рассказывается о случае, точно приноровленном к одной беседке, называемой «Беседкой цветущего благоухания».
В этой беседке надо было обновить иероглифическую надпись.
Но ведь иероглиф не только знак, он является носителем собственной, своей каллиграфической красоты.
Китайская живопись является как бы развитием иероглифа. Письменный знак развертывается, расцветает, комментируется реальностью жизни. Почерк присутствует в живописной картине как способ увидеть того, кто это пишет, кто это сделал.
Ждут человека, который восстановит надпись. Он запаздывает. Приехала певица и шутя, – так как у нее не было кисти, то она платком, – написала несколько иероглифов. Ждут мастера. Мастер приезжает и поражается красоте почерка. Он не заменяет написанное, но так же платком пишет продолжение поэтических фраз.
И почерки совпали. И тогда люди влюбляются друг в друга. Мастерство соединяет людей.
Дальше рассказывается о том, как знаменитый игрок в облавные шашки, по-нашему скажем – чемпион шахматного дела, добивается любви женщины, которая славится в том же роде искусства. Как он преодолевает ее волю, подчиняет себе. Подчиняет себе потому, что они занимаются одним делом и понимают одну и ту же красоту.
В этой новелле женщина и мужчина тоже связаны искусством.
Фантастическое в китайской новелле рассказывается как реальное.
Новелла «Богиня морских вод» тоже начинается со стиха. В стихах сказано, что в древних преданиях нет небылиц.
Идет анализ разных историй про духов. Это как бы конспекты, как бы зачины, выбор – о чем бы рассказать. Потом рассказывается история морской богини.
Молодой купец разорился. Он и его брат, боясь насмешек, уходят из своего города, живут плохо, мерзнут. Но к купцу являются прекрасные видения. К нему приходит женщина, которая говорит купцу, что она связана с ним судьбою, что бояться или кричать бесполезно, надо знакомиться. Комната оказывается преображенной. Женщина говорит, что она не оборотень, она – дух; про встречу с ней нельзя рассказывать. Если купец расскажет, то будет беда. Человек утром просыпается преображенным. Он часто и радостно встречается с женщиной. Она показывает ему богатство. И спрашивает его: «Ты хочешь этого?» Купец, он хочет золота. Но женщина говорит ему. «Золото ли тебе потребно или серебро – торгуй, а я буду направлять и помогать тебе».