О всех созданиях - прекрасных и удивительных
Шрифт:
– Ногу оттяните вперед!– скомандовал мой партнер, наклоняясь, и тут же взревел: - Да не тычьте мне в глаза копытом, кому говорят! Ну и люди, вам только кур гонять!
Я тихо нагибался над головой коня, упираясь коленом в шею. Держать его было не нужно. Он крепко спал, и веки его даже ни разу не вздрогнули, пока Зигфрид работал с обычной своей молниеносной точностью. Несколько секунд тишины, нарушаемой только позвякиванием инструментов о поднос, и вот уже мой коллега смотрит на меня через спину коня.
– Снимайте намордник, Джеймс.
По-моему, мне еще не доводилось видеть такой простой операции. К тому времени, когда мы кончили споласкивать инструменты в ведре, гнедой уже поднялся на ноги и мирно пощипывал траву.
– Блистательная анестезия, Джеймс, - сказал Зигфрид, вытирая эмаскулятор.– В самую меру. И какое великолепное животное!
Мы убрали свое снаряжение в багажник и уже собирались сесть в машину, когда Уолт Барнетт двинулся в нашу сторону. Он поглядел на Зигфрида через капот.
– Ковырнули и все, - буркнул он, звонко хлопнув чековой книжкой по капоту.– Сколько запросите?
В его словах слышался надменный вызов, и перед натиском этой грубой силы, этой звериной самоуверенности почти любой, кто собирался бы сказать "гинея", быстро передумал бы и пробормотал бы: "Фунт".
– Человеческим языком вас спрашивают, - повторил он.– Сколько с меня?
– А, да, - небрежно уронил Зигфрид.– Десять.
Мясистая ладонь тяжело летла на чековую книжку. Уолт Барнетт тупо уставился на моего коллегу.
– Чего-о?
– Десять, - повторил Зигфрид.
– Десять фунтов?..– Глаза мистера Барнетта открылись до предела.
– Имевно, - сказал Зигфрид.– Совершенно верно. Десять фунтов.– Он солнечно улыбнулся.
Воцарилось молчание. Они сверлили друг друга взглядами через капот. Секунда проходила за секундой, птичье пение и шум весеннего леса, казалось, становились все громче и громче, а двое над капотом хранили полную неподвижность. Мистер Барнетт свирепо хмурился, тяжелое, в грубых складках лицо набрякло кровью. Я покосился на худой волевой профиль моего партнера. Его губы еще хранили следы небрежной улыбки, но в глубине серого, повернутого ко мне глаза разгорался опасный огонек.
Я готов был уже взвизгнуть от нестерпимого напряжения, но тут грузная туша зашевелилась. Уолт Барнетт наклонил голову и принялся царапать в чековой книжке. Его рука так тряслась, что чек, когда он протянул его Зигфриду, затрепыхался, словно под сильным ветром.
– Вот!– прохрипел великан.
– Благодарю вас!– Зигфрид пробежал чек глазами и небрежно сунул его в боковой карман.– Отличная стоит погода, мистер Барнетт, настоящая майская, не так ли? Всем нам на пользу, мне кажется.
Уолт Барнетт буркнул что-то невнятное и повернулся. Садясь в машину, я следил, как лоснящаяся синяя спина медленно движется к дому.
– Ну, во всяком случае, больше он к нам обращаться не станет! заметил я.
Зигфрид включил мотор, и мы покатили по дороге.
– Совершенно верно, Джеймс. А если мы осмелимся еще раз свернуть на эту аллею, он встретит нас с дробовиком в руках. Но я ничего против не имею. Полагаю, как-нибудь уж я сумею дотянуть до конца своих дней без общества мистера Барнетта.
Наш путь лежал через деревушку Болдон, и Зигфрид затормозил перед небольшим трактиром, выкрашенным в желтую краску, с деревянной вывеской, гласившей "Скрещенные ключи", и большой черной собакой, уютно свернувшейся на солнечном крыльце.
Мой партнер взглянул на часы.
– Четверть первого. Уже открыто. Приятно будет выпить чего-нибудь холодненького. А к тому же я, по-моему, тут еще никогда не бывал.
После яркого света так хорошо было войти в сумрачный зал, где лишь узкие лучики пробивались между занавесками и ложились на каменный пол, потрескавшиеся дубовые столы и широкую скамью у большого очага.
– Доброго утра, почтенный хозяин, - пробасил мой партнер, направляясь к стойке. Он пребывал в самом герцогском своем настроении, и я пожалел, что у него нет в руке трости с серебряным набалдашником, чтобы постучать по ближайшему столу.
Человек за стойкой улыбнулся и в лучшей средневековой манере подергал прядь волос у себя на лбу.
– Доброго утра и вам, сэр. Что прикажете подать, господа?
Я так и ждал, что Зигфрид ответит: "Два кубка самой доброй твоей мальвазии, честный малый!", но он только обернулся ко мне и произнес вполголоса:
– По кружечке портера, а Джеймс?
Хозяин налил пива, и Зигфрид спросил:
– Вы бы к нам не присоединились?
– Спасибо, сэр. Немножко эля выпью.
– А может быть, и ваша хозяюшка составит нам компанию?– Зигфрид улыбнулся супруге трактирщика, которая расставляла кружки у конца стойки.
– Спасибо, с удовольствием!– Она подняла взгляд, ойкнула и застыла в изумлении. Зигфрид тут же отвел глаза, но хватило и пяти секунд их серого сияния: горлышко позвякивало о край рюмки, пока она наливала себе портвейн, и все время, пока мы оставались, хозяйка не отводила от него зачарованного взора.
– Пять шиллингов шесть пенсов, - сказал хозяин.
– Отлично!– Зигфрид сунул руку в топырившийся боковой карман и вывернул на стойку редкостную мешанину смятых банкнот, монет, ветеринарных инструментов, термометров и обрывков шпагата. Он поворошил пеструю груду указательным пальцем, извлек из нее полукрону с двумя флоринами и щелчком послал их по стойке в сторону хозяина.
– Погодите!– вскричал я.– Это же мои изогнутые ножницы! Я их хватился дня три назад...
Груда исчезла в объемистом кармане.