О всех созданиях - прекрасных и удивительных
Шрифт:
А теперь я смотрел, как он оглядывает свои маленькие владения. Ему не надо было говорить: "Я люблю эту ферму. Я чувствую, что здесь я на месте". Достаточно было взглянуть на его лицо, на нежность, с какой он озирал лоскутки лугов в ложбине между вершинами Эти луга, из поколения в поколение отвоевывавшиеся у вереска и папоротника, уходили к самому гребню, где начиналась бесплодная пустошь с торфяными трясинами. Внизу проселок скрывался в лесу у отрога. Пастбища были тощие, кое-где из тонкого слоя почвы торчали камни, но чистый, пахнущий травами воздух и тишина должны были казаться раем после грохота и дыма заводских цехов.
– Но все-таки займемся коровой, Фрэнк, - сказал я - Я так залюбовался новым коровником, что совсем забыл, зачем приехал.
– Вон та. рыжая с белыми пятнами. Я ее последней купил и что-то с ней не так. С самого начала молоко дает плохо и сонная какая-то.
Температура оказалась под сорок. Вынимая термометр, я потянул носом.
– От нее попахивает, верно?
– Да, - сказал Фрэнк.– Я это тоже заметил.
– Ну, так принесите горячей воды, я ее прощупаю.
Матка была полна вонючего эксудата, и, когда я извлек руку, хлынула желтоватая гнойная жидкость.
– Неужели у нее не было никаких выделений?
Фрэнк кивнул.
– Были. Только я особого внимания не обратил. Ведь после отела это дело обычное.
Я ввел резиновую трубку, эвакуировал жидкость, обработал внутреннюю поверхность антисептическим средством и вложил несколько акрифлавиновых пессариев.
– Это ее очистит, и, думаю, она поздоровеет, но кровь для анализа я у нее все равно возьму.
– А для чего?
– Может быть, все и в порядке, но мне не нравится эта желтая жижа. Она состоит из распавшихся ворсинок - их еще называют ягодками на телячьей постельке, - и такой ее цвет может быть следствием бруцеллеза.
– Но он же выкидыши вызывает?
– И все-таки не исключено, Фрэнк. Она могла отелиться преждевременно или даже нормально и быть зараженной. В любом случае кровь нам все скажет. А пока отделите ее от остальных.
Несколько дней спустя за завтраком в Скелдейл-Хаусе я с екнувшим сердцем взял в руки конверт, содержавший лабораторный анализ, вскрыл его и прочел: реакция агглютинации дала положительный результат. Я кинулся на ферму к Фрэнку.
– Давно эта корова у вас?– спросил я.
– Четвертая неделя пошла.
– И она паслась там же, где остальные? Вместе со стельными?
– Да. Все время.
Я помолчал, а потом сказал:
– Фрэнк, я объясню вам, чем это чревато. Вы же хотите знать подробно, какие могут быть последствия, верно? Возбудитель бруцеллеза находится в выделениях больной коровы, и, боюсь, она уже заразила пастбище. Любая из ваших коров - или все они - могла подхватить инфекцию.
– Значит, они выкинут?
– Необязательно. Тут никакого единообразия не существует. Многие больные коровы спокойно донашивают телят.– Я пытался придать своему тону бодрость.
Фрэнк засунул руки в самую глубину карманов. Его худое смуглое лицо помрачнело.
– Черт! Лучше б мне ее не покупать! Подвернулась в Холтоне на рынке. Одному богу известно, откуда она... Да уж теперь поздно спохватываться. Что надо делать?
– Главное, держать ее подальше от остальных. Хорошо бы их как-нибудь обезопасить, но сделать почти ничего нельзя. Вакцина есть двух видов: живая, но вводить ее можно только яловым коровам, а ваши все беременны, и убитая, но от нее мало проку.
– Ну, я не из тех, кто сидит сложа руки и ждет у моря погоды. Если убитая вакцина пользы не принесет, вреда от нее не будет, так?
– Нет, никакого.
– Ну, так впрысните ее всем и будем надеяться на лучшее.
В тридцатых годах ветеринарам сплошь и рядом оставалось только надеяться на лучшее. Я вакцинировал все стадо, и мы начали ждать.
Целых восемь недель все как будто шло нормально. Лето сменилось осенью, скот загнали в хлева. Зараженная корова чувствовала себя много лучше, ее выделения очистились, она начала давать больше молока. Затем как-то утром Фрэнк позвонил мне:
– Я, когда нынче пришел доить, нашел в стоке мертвого теленка. Вы приедете?
Семимесячный плод, еще почти не покрывшийся шерстью. Вид у коровы был больной, под хвостом, как и следовало ожидать, свисала не вышедшая плацента. Вымя, которое после нормального отела раздулось бы от молока - бесценного молока, которое решало судьбу Фрэнка, было почти пустым.
Терзаемый сознанием полной своей беспомощности, я мог предложить только все тот же совет - изолировать, дезинфицировать... и надеяться на лучшее.
Две недели спустя выкинула молодая корова, миниатюрная джерсийская полукровка, с помощью которой Фрэнк рассчитывал повысить жирность своих удоев. А еще через неделю третья корова выкинула на шестом месяце.
И когда я приехал к ней, я познакомился с мистером Багли. Фрэнк виновато объяснил его присутствие.
– Он говорит, что знает средство, Джим. И хочет его с вами обсудить.
Мистер Багли, низенький с тонкими ножками в суконных обмотках, истово посмотрел на меня снизу вверх.
– У меня, молодой человек, на ферме то же самое приключилось, и я бы сюда сегодня не пришел, коли бы не знал средства, как помочь.
– Понимаю, мистер Багли. И какое же это средство?
– А вот!– Он вытащил из кармана куртки бутылку с этикеткой.– Что она грязновата, так она на окошке в коровнике два года простояла.
Я прочел: "Противувыкидышный Бальзам Доктора Дрисколла. Дайте каждой корове по две столовых ложки в пинте воды и повторите на следующий день". Остальную часть этикетки занимала физиономия профессора - сквозь плотный слой пыли на меня уничтожительно глянул воинственного вида весьма бородатый джентльмен в высоких викторианских воротничках. И он был отнюдь не дурак ниже я прочел: "Если аборт произошел, та же доза предотвратит повторение". Он не хуже меня знал, что аборт почти никогда не повторяется.