О всех созданиях - прекрасных и удивительных
Шрифт:
– Мне бы просто зеленого...
Он болезненно поморщился, словно моя торопливость была непростительным нарушением правил хорошего тона.
– Э... ну... идемте посмотрим.
Я последовал за ним, и мы размеренным шагом прошли через дом на задний двор, половину которого занимал длинный сарай с поразительным по своему разнообразию собранием птиц.
Мистер Алмонд оглядел их с тихой гордостью и открыл было рот, словно собираясь приступить к длинной лекции, но затем, видимо, вспомнил, что имеет дело с нетерпеливым невеждой, и не стал метать перед ним бисер.
– Вон там неплохой зелененький. Только он постарше других. Собственно, он у меня уже разговаривает.
– Вот и чудесно. Именно, то, что надо. Сколько вы за него хотите?
– Ну-у... Так у меня же много хороших. Дайте я вам покажу...
Я положил руку ему на локоть.
– Беру этого. Так сколько?
Он разочарованно пожевал губами, потом ответил, дернув плечом:
– Десять шиллингов.
– Чудесно. Вот клетка.
Рванув машину, я увидел в зеркале заднего вида, что бедняга грустно глядит мне вслед.
Миссис Доддс открыла мне дверь, не успел я постучать.
– Как вы считаете, я правильно поступил?– спросил я у нее шепотом.
– Еще бы! У нее, бедненькой, занятий никаких нет. Так из-за Питера она совсем извелась бы.
– Я так и подумал.
Я вошел в комнату и миссис Томпкин улыбнулась мне.
– Быстро же вы с ним управились, мистер Хэрриот, - сказала старушка.
– Да-да, - ответил я, вешая клетку с птицей на ее место у окна. Надеюсь, теперь все будет хорошо. Прошло много месяцев, прежде чем я решился снова сунуть руку в клетку с волнистым попугайчиком. Признаться, я и теперь предпочитаю, чтобы хозяева сами вынимали птичку. Когда я их об этом прошу, они глядят на меня как-то странно. Наверное, думают, что я опасаюсь, как бы попугайчик меня не ущипнул.
И прошло много времени, прежде чем я осмелился заглянуть к миссис Томпкин, но, как-то проезжая по ее улице, не выдержал и затормозил перед домом номер четырнадцать.
Дверь мне открыла сама старушка.
– А как...– сказал я, - как... э...
Она секунду щурилась на меня, а потом засмеялась.
– Теперь я разглядела, кто это! Вы про Питера спрашиваете, мистер Хэрриот? Я на него прямо не нарадуюсь. Да вы сами поглядите!
В тесной комнатушке клетка по-прежнему висела у окна, и Питер Второй тут же устроил в мою честь небольшое представление: попрыгал по жердочкам, пробежал вверх и вниз по лесенке, раза два позвонил в колокольчик и только тогда вернулся на обычное место.
Его хозяйка протянула дрожащую руку и постучала по прутикам.
– Знаете, вы просто не поверите, - сказала она, - но это же совсем другая птица!
Я сглотнул.
– Неужели? Но в чем разница?..
– Он теперь такой веселый. И бойкий. Знаете, он со мной разговаривает с утра до ночи. А ведь всего-то вы клюв ему подрезали. Ну, просто чудо!
29
Дощечка на садовой калитке гласила "Сиреневый коттедж". Я вытащил список визитов и проверил еще раз. Да, все верно "Кух. Сиреневый коттедж. Марстон-Холл. Сука никак не ощенится". Домик прятался в парке Марстон-Холла, и в полумиле над кронами сосен поднимались башенки и шпили господского дома, возведенного в XIX веке каким-то поклонником рыцарских замков.
Дверь открыла грузная смуглая старуха лет шестидесяти и смерила меня хмурым взглядом.
– Доброе утро, миссис Кух, - сказал я.– Вот приехал посмотреть вашу собаку.
Она опять не улыбнулась
– А! Ну, хорошо. Вот сюда.
Она провела меня в крохотную гостиную. Навстречу нам с кресла соскочил маленький йоркшир-терьер, и вот тут она улыбнулась.
– Иди сюда, Синди, иди моя дусенька, - проворковала она.– Этот дядя приехал, чтобы тебе помочь.– Она нагнулась, вся сияя нежностью, и погладила свою любимицу.
Я сел в кресло напротив.
– Ну так что с ней, миссис Кух?
– Я прямо вся истерзалась!– Она нервно сжала руки.– Ей вчера было пора ощениться, и вот до сих пор ничего! Я всю ночь глаз сомкнуть не могла. Да если с ней что-нибудь случится, я сразу умру!
Я взглянул на собачку: весело виляя хвостом, она смотрела на хозяйку ясными спокойными глазами.
– Но она отлично выглядит. Какие-нибудь признаки приближения родов вы заметили?
– Это какие же?
– Ну... может быть она тяжело дышала или вела себя беспокойно? Или появились выделения?
– Нет. Ничего такого не было.
Я поманил Синди, заговорил с ней, и она робко пошла ко мне по линолеуму. Я поднял ее к себе на колени, пощупал напряженный живот. Он бесспорно был набит щенятами, но все выглядело совершенно нормально. Я смерил ей температуру. Абсолютно нормальная.
– Вы не принесете мне теплой воды и мыло, миссис Кух? Будьте так любезны.
Сучка была такая маленькая, что я намылил и продезинфицировал один мизинец, а потом осторожно ощупал им стенки влагалища. Совершенно сухие. Шейка матки, когда я до нее добрался, оказалась плотно закрытой.
Я вымыл и вытер руки.
– Вашей собачке время щениться еще не подошло, миссис Кух. Вы не спутали числа?
– Нет, не спутала! Вчера было ровнехонько шестьдесят три дня, объявила она, перевела дух и продолжала: - И вот что, молодой человек! Синди уже разок щенилась. И тогда то же самое было: никак она не могла разродиться. Два года назад это было, когда я жила в Листондейле. Я к ней позвала мистера Брумфилда, ветеринара тамошнего, и он сделал ей укольчик! Ну, чудо, да и все тут! Через полчаса она уже щенят облизывала!
Я улыбнулся.
– Все понятно! Инъекция питуитрина. Значит, когда мистер Брумфилд ее смотрел, она должна была вот-вот родить.
– Так или не так, молодой человек, а я бы хотела, чтобы вы ей тоже укольчик сделали. Не выдержу такого ожидания.
– Извините!– Я спустил Синди на пол и встал.– Этого я сделать не могу. Сейчас не время. Будет только один вред.
Она уставилась на меня, и я подумал, что это смуглое лицо производит довольно грозное впечатление.
– Так что же, вы вообще ничего делать не станете?