«О» - значит омут
Шрифт:
– Вам не кажется, что срок давности уже истек?
– Зависит от того, что вы хотите узнать.
Я достала письма и выложила на стол.
– Знаете, что это такое?
– Не отсюда. Хотите приподнять их, чтобы я мог увидеть?
Я взяла несколько писем, помахала ими и держала на виду.
– Некоторые из них были посланы моей тете Джин, а некоторые — мне. Все они были возвращены нераспечатанными. Ну, кроме первого. Похоже, тетя Джин прочла его, прежде чем отправить обратно.
– Вы их украли?
– Нет, но украла бы, если имела шанс. Моя кузина наткнулась на них, когда разбирала дедушкины бумаги. Я решила, что письма мои, если они адресованы мне.
– Вам нужно обсудить это с адвокатом. Я не очень хорошо разбираюсь в законах об интеллектуальной собственности. Что случилось с Вирджинией Кинси?
– Она умерла пятнадцать лет назад.
– О. Ну, мне очень жаль это слышать.
– Я была единственной наследницей ее имущества, что значит, что ее письма тоже мои.
– Вы не поймаете меня, оспаривая предмет.
– Вы ее знали?
– Скажем так, я познакомился с ней по ходу выполнения задания.
– Хотите услышать мою теорию?
– Я не могу удержать вас от высказывания вашего мнения.
– Два или три года после смерти моих родителей моя бабушка упорно хотела получить надо мной опеку. Это все в письмах. Я предполагаю, что вас наняли следить за моей тетей Джин, чтобы поставить под сомнение ее способность воспитывать ребенка.
Хэйл Бранденберг ничего не сказал. Его тряпка ходила кругами, он морщился, как человек, который привык работать с сигаретой в углу рта.
Это был тип, который я встречала раньше. Сильный и крепкий уличный сорт. Его юмор был сухим и немногословным, а персона создавала ощущение комфорта.
– Без комментариев?
– спросила я.
– Думаю, что без. Мне понятен ваш интерес, но существуют принципы. Если вам нужна информация, поговорите с вашей бабушкой.
– Ей за девяносто, и она все забывает, насколько я слышала. Сомневаюсь, что она помнит, что вы для нее делали.
– Это не значит, что я имею право обсуждать это с вами.
– Мистер Бранденберг, меньше, чем через месяц мне исполнится тридцать восемь лет. Я не подлежу удочерению, так что я не понимаю, что случится, если вы подтвердите то, что я сказала.
Он слегка улыбнулся.
– Меня зовут Хэйл, и в чем-то вы правы. Я уверен, что в таком возрасте суд учел бы ваши пожелания, прежде чем принимать решение об удочерении.
– Вы так и не отвечаете. Что, если я спрошу не о предмете, а о процессе?
– Можете попробовать.
– Что случилось с написанными отчетами? У меня есть счета, но больше ничего.
– Их не было.
– Как это так?
Он улыбнулся.
– Я опять должен напомнить о конфеденциальности.
– Вы должны были схватить меня и убежать?
– О боже, нет. Я бы не согласился на такое.
Я перебрала счета.
– Она заплатила вам около четырех тысяч долларов.
– Я потратил много часов.
– Делая что?
Хэйл молчал, и я видела, как он размышляет. Я сказала:
– Послушайте. Это древняя история. Ничего не поставлено на карту. Какими бы ни были бабушкины намерения, она не преуспела, потому что вот она я, сижу здесь.
Он еще немного помолчал.
– Можно я угощу вас чашкой кофе?
Удивленная, я ответила:
– Конечно, спасибо.
Я представляла себе кафе, но Хэйл имел в виду кое-что другое. Мы зашли в фойе соседнего офисного здания. В углу стояла тележка с кофе, дополненная контейнерами с упаковками молока, пакетиками сахара, палочками для размешивания и свежеиспеченными булочками с корицей. Хэйл посмотрел на меня.
– Вы обедали?
– Сейчас десять утра.
Он улыбнулся.
– Как насчет булочки?
– Конечно, почему нет? Я сегодня пропустила завтрак, вместе с пятикилометровой пробежкой.
Он указал на три большие булочки, которые женщина за прилавком тележки завернула в вощеную бумагу и положила в пакет. Хэйл попросил два больших кофе и высыпал на поднос пригоршню упаковок молока и кучку сахарных пакетиков.
Потом мы вышли из здания и отправились в парк через дорогу. У меня сложилось впечатление, что это был его утренний ритуал. Скамейка, которую он выбрал, была в кружевной тени дерева. Когда мы уселись, поставив поднос между нами, как в фильмах Диснея, появились разнообразные птицы и белки, в ожидании третьей булочки, видимо, предназначенной для них.
Наш разговор происходил неторопливо, пока мы прихлебывали кофе и жевали булочки, бросая кусочки маленьким созданиям у наших ног.
– Вы понимаете, что я могу лишиться лицензии, если она узнает?
– Как она узнает? Я никому не скажу ни слова. Честное скаутское.
Он посидел и подумал.
– Какого черта. Мне скоро на пенсию. Поверю вам на слово.
– Пожалуйста.
– Вы правы насчет работы. Миссис Кинси наняла меня проверить Вирджинию.
– Ей нужно было доказательство, что она не годится на роль моей опекунши, правильно?
– В основном. У вашей бабушки было достаточно денег, чтобы заплатить лучшим адвокатам. До сих пор есть, кстати. Также у нее было достаточно, чтобы оплатить мои услуги, которые были недешевы... на что вы любезно указали. Она думала, что сможет повлиять на социальных работников и на судью, и была не так уж неправа. Вирджиния Кинси была странной особой.
– Эксцентричная, вот правильное слово. Так что произошло?
– Ваши родители не оставили никаких инструкций об опеке, если с ними что-то произойдет.