О…

Невозможно писать о том, о чём не знаешь ничего. Не имеешь ни малейшего представления. И, самое главное, не хочешь знать.

Почему?

Пытаешься представить, но внутри пробуждается первобытный ужас и отдаёт команду – беги!

И ты бежишь, бежишь изо всех сил, задыхаешься, но бежишь, потому что там… война.

Война – это детские воспоминания о фильмах, где фашисты сгоняют деревенских жителей – баб, стариков, детей – в избу и поджигают…

Это не страшно – это не поддаётся разумению…

Бежать!

Успокаивающий бабушкин голос мерно журчит над головой: «Не надо плакать, заюшка, деда же воевал. Живой остался. Герой!»

Слушать про деда не страшно. На героя он не похож. Герои они такие – большие, сердитые, важные. А дедка – он смешной! Зимой и летом в телогрейке и в валенках. Всё отличие – летом телогрейка расстёгнута и без рукавов, а валенки короткие. Ещё у него ремень. Широкий. Кожаный. С большущей медной бляхой. Он её мелом чистит, чтобы блестела. А пальцы у него жёлтые от табака.

И у него мёд. Много. В трёхлитровых банках. Под кроватью. Прибежишь к нему, приластишься – он непременно откроет и в тарелку нальёт. Неспешно так. Смотришь, как тянется вязкая золотая струя, и слюнки сглатываешь. Но торопить нельзя, он этого не любит. Потом хлеба ломоть отрежет.

Хлеб простой чёрный, а пахнет…

– Деда, расскажи про войну? – прошу, вылизав тарелку до блеска. А он смотрит хитро так, прищурив глаз.

– Про какую? Как Иван-царевич с колбасой воевал?

Ох, как любопытно! Неужели с колбасой воевать можно?!

Но перед глазами снова возникает образ дядек в чёрной форме… И солнечный летний день тускнеет.

– Про настоящую.

Дедка уже не смеётся.

– Тебе зачем?

Что тут ответить? Хочется, чтобы прогнали тревогу, что поселилась внутри, хочется почувствовать себя в безопасности.

Впервые взрослые не могут дать этого. Всё потому, что могут прийти те – другие, страшные…

Я вдруг узнала, что есть сила, с которой не совладать ни бабушке, ни деду, и это невыносимо жутко.

Пожимаю плечами, не в силах объяснить.

– То-то же, – кивает головой дед. Почему-то сегодня он не понимает меня, как обычно, с полуслова, и глаза его, цвета летней дождевой тучи, смотрят куда-то вдаль.

– Беги, играй! – треплет на прощание по голове.

Иду, но не играть, а к Бранко. Это мой закадычный друг – козёл. Большой – дедке выше пояса. Дедка говорит, что он пельменный или племянный…

Главное, он сильный. Чужие его боятся.

Своих он не бодает – только ластится, подставляя чёрную кудрявую голову, чтобы почесали. А так любого забодать может. Только соседа не стал, когда тот вышел на улицу в цветастом женском халате, встал на четвереньки и потребовал: «Ну, давай! Бодай!».

Бранко не испугался. Потому что Бранко умный. Посмотрел на соседа задумчиво так, понял что-то и пошёл травку щипать.

На улице жара. Солнце высоко-высоко, блестит нестерпимо. Пахнет пылью, перегретым деревом и давно скошенной травой.

У Бранко в загоне темно, прохладно. Его почти не видно, он лежит на подстилке, смотрит озадаченно, будто спрашивает: «Зачем пожаловала?».

Нюхает руки – от них пахнет хлебом. Ноздри у него мягкие, нежные, как брюшко у котёнка, смешно дрожат, а язык длинный розовый. Бранко самый красивый козёл в деревне. Его все знают. Когда дедка водит его в гости к другим козам, все расступаются. Смотрят уважительно. А старенькие бабушки крестятся.

Такого здоровенного козла ни у кого в деревне нет. А ещё он спокойный. Ни собаки, ни люди его напугать не могут. Стоит только прижаться к его боку, как страх уходит, и глаза сами собой слипаются.

– Вот где она! – слышу сквозь дрёму знакомые голоса.

– Уморилась! – вздыхает бабушка. – Неси её домой.

Неспешное покачивание в такт дедкиным шагам убаюкивает. И я снова засыпаю.

Во сне мне не страшно. Во сне я самый-самый большой и сильный рыцарь – в блестящих доспехах, с копьём и щитом.

Я еду верхом на Бранко. Он разбегается и бодает всех этих злых дядек в чёрной форме, так сильно, что они падают на землю и кричат: «Инопланетяне! Аллес! Капут!».

Так было в детстве. И мало что изменилось.

При мысли о войне губы непроизвольно шепчут: «Спаси и сохрани».

О друге

Он был большой и страшный. Страшный настолько, что его побаивались даже сельские мужики, чего уж тут говорить о малявке, которая впервые оказалась в деревне.

Я и боялась: мучительно и самозабвенно, даже имя его – Грозный! – внушало трепет. Как не бояться псины, что может спокойно перемахнуть через забор выше дедушки? Даже жил он не в будке, а на сарае, откуда зорко и хмуро наблюдал за всем, что происходит во дворе и возле него.

Сколько раз, гуляя со своим верным товарищем – козлом Тришкой, – я ловила взгляд устрашающих жёлтых глаз! Мне казалось, пёс думает, кто из нас вкуснее.

В тот день я играла на лужайке перед домом одна, потому что Тришка прятался от жары в сарае. Неожиданно солнце исчезло и сделалось настолько темно, что я даже не видела кукол, которых рассадила на завалинке. Я не знала, где дом, и что случилось, испугалась и заревела.

Тут ко мне подбежал кто-то большой, лохматый и тёплый, прихватил за рукав и потянул за собой. Я подумала – это Тришка, от него пахло похоже: сеном, пылью и животным – и пошла за ним. Он отвёл меня к бабушке, она как раз пыталась меня отыскать. В темноте это было непросто. Но благодаря невидимому другу – я нашлась.

Стало светло. Бабуля плакала, смеялась, обнимала меня, пила валерьянку и корвалол, крестилась – и всё это одновременно. А я увидела, кто меня спас. Он так и сидел рядом с нами всю темноту. Охранял. А когда наши взгляды встретились, я увидела, что глаза у него лукавые, словно он всё о моих страхах знает.