О…
Шрифт:
Чудовище немедленно сделало жёлтую лужу размером больше себя и противно заскулило.
– Ну вот! Напрудил! – объявил отец. – Вытирай давай, и корми питомца.
Так
Так и началась моя каторга. Мне приходилось кормить его пять раз в день, а убирать ещё чаще.
– Он наполовину волк, должен жить на улице, – заявил отец, оставив без ответа мой вопрос: «Зачем мне этот кошмар на ножках?».
Чтобы его не обижали взрослые собаки, и он не замёрз – на улице стоял февраль, а февраль в Сибири лютая зима – щенка поселили на сеновале, выгородили закуток. Мне приходилось пять раз в день забираться по ледяной лестнице и кормить нежеланного питомца. Каждое утро, спросонья, на холоде и в потёмках карабкаясь наверх, я втайне надеялась,
Но щенок не только не умирал, но даже рос, становясь всё уродливее и уродливее, хотя мне казалось, что это невозможно.
Когда я возвращалась из школы, он уже сидел на самом краю сеновала и непрерывно скулил. Замолкал, только когда получал еду. Меня гнали к нему с кормёжкой, едва я успевала забросить портфель в дом. Как только еда в миске заканчивалась, а заканчивалась она в любом случае, потому что он ел до тех пор, пока хоть что-то было, скулёж начинался снова.
Пару раз он падал с сеновала, и с каждым падением я надеялась, что это всё…
Назло всем, кто его недолюбливал, он всё-таки вырос. Неприглядный щенок превратился в довольно безобразную собаку. Холкой ниже моего колена, но зато в груди шире отца. Лапы так и остались кривыми, хотя и не так сильно, от благородства лаек ему достались торчащие уши и хвост колечком.
Конец ознакомительного фрагмента.