Оазис человечности 7280/1. Воспоминания немецкого военнопленного
Шрифт:
«Смотри ты, Вилли, — говорит Макс, гордясь моими успехами в языке. — Вот я с удовольствием слушаю, как ты с ним говоришь по-русски и все понимаешь. Мне такого не одолеть, хоть пять лет еще просидеть в плену!»
А я отправился в мартеновский цех. На аварийном участке дело за последние дни сильно продвинулось: много места уже очищено от разлившегося металла, непрерывно работают экскаватор и подъемные краны. Из пленных здесь остались только сварщики и несколько самых крепких парней, остальные вернулись к своей постоянной работе — ремонт печей. Я зашел к секретарше Лидии узнать про Ивана Федоровича.
И она показала мне письмо от него. Он пишет, чтобы из
А когда я пришел на станцию и собрался уже лезть в вагон, меня остановил немецкий охранник Густав. «Пройдемся немного, — говорит, — хочу тебе кое-что сказать». Оказывается, он сегодня задержал на железнодорожном въезде в завод молодую женщину. «И она говорит, что работала вместе с тобой на стройке в Киеве. Ты бы посмотрел, как она обрадовалась, когда я ей сказал, что знаю тебя. Я ей обещал сказать тебе, а она придет завтра утром на то же место».
Сначала я буквально онемел. Это может быть только Лидия Чегорцева, штукатур. Приехала сюда в Мариуполь из Киева? Ей написала про меня женщина с шахты «Красная звезда» в Макеевке? Просто немыслимо! Русская женщина, ищет меня, немецкого военнопленного, с которым работала на стройке в Киеве, которого учила русским словам, еще хотела показать, как она танцует? Мы тогда сразу разбежались, побоялись, что нас застанут, но между нами ничего ведь не было! Ни поцелуя, ни нежных прикосновений.
Ну, наверное, Лидия этого хотела. И вот она здесь, ищет меня на заводе имени Ильича! Или это все случайность, совпадение? Ведь такого не может быть! Тогда почему она спрашивает обо мне именно здесь? Завтра узнаю: обязательно пойду туда, где с ней говорил охранник Густав.
Едва дождался, пока вернется с работы Макс, чтобы все это ему рассказать. «Ты меня просто пугать начинаешь! — отзывается Макс раздраженно. — Чего этой Лидии от тебя надо?» — «Если бы я знал… Ну, мне тогда показалось, что она немного влюблена. Это же был первый раз в моей жизни, что я мог вот так… оказаться вместе с женщиной. А раньше только слышал от тех, кто постарше, как это бывает. А теперь вот — она приехала и рискует гораздо больше, чем тогда, в Киеве». — «Эх, Вилли, Вилли, — сокрушается Макс. — Ничего хорошего я не жду от этой завтрашней встречи. Ты же знаешь, что я думаю про охрану, про этих хитрюг. А не пойти ты не можешь — кто знает, чего только не пришлось проделать этой женщине, чтобы найти тебя. Что ты им так нравишься, этим бабам? Просто жуть!» Видно, Макс всерьез беспокоится.
«А что поделаешь, Макс? Я ведь не звал ее сюда. Наверное, не надо было давать ее адрес той киевлянке на шахте, в насосной. А теперь уже все равно, сколько ни обсуждай».
На том дискуссия и заканчивается. Ложусь спать, только мне не спится: побаиваюсь я этой встречи с Лидией.
Утром, приехав на завод, пошел к тем воротам, где был охранник Густав. Только подошел, а Лидия уже бежит, кричит издали: «Витька, Витька, я тебя везде так искала, наконец нашла!» Я делаю несколько шагов ей навстречу, я еще на заводской территории. И как только Лидия добежала сюда и бросилась мне на шею — два русских часовых с автоматами наизготовку тут как тут!
Нас с Лидией отвели в барак охраны. Большая комната с маленькими окнами, посередине большой письменный стол с телефоном и горой бумаг. За столом сидит капитан, на стене — портрет Сталина и красный флаг, вдоль стены — простые скамьи. Клубится табачный дым. Капитан стал меня спрашивать; я сделал вид, что не понимаю по-русски. Он стал звонить по телефону, вызывать переводчика. И занялся сперва Лидией. Как ее фамилия, где живет, что здесь делала. И я слышу, как она объясняет, что приехала навестить тетю и по дороге к ней случайно увидела меня у ворот и вспомнила, что мы вместе работали в Киеве, восстанавливали дома на Крещатике… На этом месте ее объяснений дверь распахнулась, и влетел еще один офицер с вооруженными солдатами.
Кричит: «Где шпионы?» Не успели мы повернуться, как нас подхватили — и вот мы с Лидией уже в кузове грузовой машины. Велят сесть на скамью у переднего борта, а справа, между нами, и слева садятся солдаты с автоматами. А еще двое стоят в кузове, наставив автоматы на нас, словно мы опасные преступники. И машина везет нас в центр города, наверное, это что-то вроде полицейского управления. Обстановка здесь получше, чем в бараке на заводе. Переводчика пока нет, и первой допрашивают Лидию — зачем приехала и что да как хотела разузнать. Но она как каменная — ни на слово в сторону от того, что сказала офицеру в бараке. Наконец появляется переводчик. Теперь отвечаю я: как фамилия, из какого лагеря, кем работаю на заводе. Я показал свой пропуск, объяснил, что имею право свободно передвигаться по заводу, чтобы выполнять свои обязанности. Объясняю, что случайно увидел Лидию, когда разговаривал с немецким охранником. А Лидию узнал потому, что работал с ней вместе в Киеве на главной улице и хотел спросить, что она здесь делает…
Замечаю, что переводчик часто останавливается, ищет нужное слово. Чуть было не выдал себя — хотел подсказать. Потом они опять допрашивали Лидию; одни и те же вопросы, одни и те же ответы… И тут меня словно током ударило: так ясно я вспомнил допросы в Киеве у капитана Лысенко. И меня охватил панический страх — опять будут бить! Я всматриваюсь в злобные лица офицеров и солдат и начинаю понимать, где мы находимся: это НКВД. Что они сделают с Лидией и со мной, когда поймут, что поймали никак не шпионов?
Вдруг за дверью начинается какой-то шум. И появляется Владимир Степанович, наш начальник лагеря, подходит ко мне и грозно спрашивает: «Schto ty zdes delajesch??» Хватает за руку и тащит за дверь. Там ждет шофер Дмитрий, мне велят сесть в машину, на которой мы с ним столько раз ездили. Владимир Степанович сходил еще раз к тем, из НКВД. Вернулся, и мы поехали. Спрашивает меня, что случилось. Рассказать ему всю правду? Конечно да! Он ведь всегда нас понимает. И я рассказываю, всё как есть.
«Что же ты за дурень, Витька, durak takoj, — сокрушается начальник лагеря. — Спросил бы коменданта или меня. Вы же оба — эта женщина и ты работали на социализм, на восстановлении. Что ж, нельзя вам и поговорить друг с другом?» Ну об этом я, конечно, не подумал. А вот охранник Густав — как он? Очень уж вовремя оказались те часовые на том месте. Но главное не это — ведь как здорово, как замечательно, что Владимир Степанович вызволил меня из НКВД! Он о нас, своих Plennych, заботится, он нам сочувствует.