Об Ахматовой

Мандельштам Надежда Яковлевна

Конверт: «Москва, ул. Крапоткина, 17, кв. 70. Харджиеву Ник. Ив.». Адрес отправителя: «Н. Мандельштам». Почтовые штемпели: «Псков 7.1.63», «Москва 9.1.63». Печатается впервые.

1 Описка; надо: 6 января.

2 Имеется в виду реакция на выход повести А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (Новый мир. 1962. № 11).

32

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву

21 февраля <1963 г., Псков>

21 февраля

Николаша! Я вчера получила вашу открыточку, но до этого успела опустить письмо с призывом ответить мне.

Вы правы, что похвала редактору хуже всего в письме. Но что делать, имея под боком Орлова? Надо было хоть одного человека иметь полностью на своей стороне для разговоров с Орловым, который, кстати, будет хамить, как захочет, и обливать грязью и вас, и меня, если ему понадобится. Вот почему я показала

В.М., что стою горой за именно этого редактора.

У Орлова сейчас намечается крупная стычка с дочерью Марины, Алей. Причина та же: он выбрал груду дрянных детских стихов, одно даже не Марины, а Чеботаревской, потому что они «понятные». Аля борется, но к чему это приведет, не знаю. Мы получим с вами пачку такого же развлечения, и лучше действовать через Жирмунского, чем иметь дело непосредственно с Орловым. Для этого надо парализовать все возможные доводы Орлова (вроде: «X. любит непонятное». Это еще самое невинное из того, на что способен наш благодетель).

Всё это мне заранее осточертело, а выхода нет. Даже послать его к матери нельзя. Надо будет разговаривать. В апреле, думаю, и мне надо будет поехать, если план утвердят. Допускаю, что всё отложится еще лет на десять1. Слышно что-нибудь? Как будто нет. Следите за секретариатом Союза. Кстати, он произойдет, вероятно, без Суркова…

Что еще? Остается только плевать и спать, что я и делаю. Лева выйдет скоро из больницы. Болезнь по-прежнему скрывается.

Слуцкий окончательно специализировался на Хлебникове. Сейчас будет воздвигать памятник. Иначе, присосался. Слава богу, что он мне не покровительствует. Этого бы только не хватало… Чувствуете, что со мной делается?

Надя

Николаша! Скоро – на этой неделе – вам пора звонить Наталье Александровне. Не забудьте!

Печатается впервые.

1 Книга вышла только в 1973 г.

33

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву

[16 мая 1967 г., Москва]

Дорогой Николаша!

Я вас прошу – отнеситесь серьезно к моему письму. Надо все-таки учитывать [желания] и других людей, а не диктовать свою волю и не рвать с людьми просто потому, что они хотят другого и иначе смотрят на какие-то вещи1.

Вам известно, что я была на положении ссыльной в течение многих лет. Именно поэтому всё приняло такой оборот. Если б я была нормально устроена, как Лиля Брик и прочие вдовы, вы бы приходили ко мне или я к вам, вы бы брали у меня небольшие пачки стихов и так далее. ..Я бы никогда не рассталась со стихами, чудом спасенными ,2 на которые я положила всю свою жизнь3.

Теперь уже

полтора года у меня есть крыша – вернее, потолок над головой. Я очень осторожно подошла к вопросу об этих бумагах. В прошлом году я не говорила с вами о них, потому что вы еще были в трудном положении, и я считала, что нельзя вас трогать4. Сейчас мы в равном положении. Правильно ли, что вы полностью отлучили меня от этих листочков? Я просила вас только о том, чтобы вы мне дали возможность их сфотографировать. Вы взяли срок (3 или 2 месяца), чтобы найти своего фотографа. Я на это пошла. Сделали ли вы хоть что-нибудь, чтобы найти фотографа? Вы, вероятно, считали, что это моя блажь и больше ничего… Блажь ли это? Можно ли оставлять эти листки в одном экземпляре? Думаю, что нет. Нельзя подвергать их случайностям. Я просила положить сверху листок с распоряжением на случай вашей смерти. Сделали ли вы это?

Я хранила всё это в труднейшие дни, с риском для жизни. Могу ли я предоставлять случаю их дальнейшее существование?

Теперь ваша мотивировка. Вы вложили в них свою работу, т. е. отобрали тексты, которые считали окончательными. Можно в конкретных случаях с вами не соглашаться («вехи дальнего обоза»5), можно просто раскрыть от удивления рот: это когда вы мне сказали про последнюю строфу в «Солдате», т. е. «наливаются кровью аорты».. 6 Но об этом можно договориться. Вы знаете, что я не считаю себя хорошим текстологом (да и вообще я не текстолог) – вам я готова доверять. Вы знаете, что я что-то вспоминала и никогда ни на чем не настаивала. Кого вы боялись, если бы архив очутился в моих руках? Меня? Людей, которые украдут фотографии? А почему тексты секрет? По ним не видно, что вы считаете последним и окончательным вариантом, т. е. вашу работу украсть нельзя с помощью этих листов. В чем же дело?

Может, вы считаете, что я их начну распродавать? Какие у вас основания не доверять мне то, что я сохранила?

А теперь почему я требовала тексты и фотографии.

1) Для того, чтобы в случае какой-нибудь истории7 у нас были фотографии. Хотя бы фотографии. Если б я могла сфотографировать то, что я дала на сохранение Рудакову, мы бы с вами на мели не сидели. Боюсь, что Рудаков сам уничтожил «маленькие листочки». У него была мания, что всё должно сохраниться в его почерке и с его поправками к Осиному тексту. К несчастью, я не могла этого тогда сделать, т. е. сфотографировать. Вот всё и пропало. Но тогда у меня выбора не было. Сейчас есть. Нужны фотографии.

2) Я всю жизнь тоскую в разлуке с рукописями. Для меня эти листки – встреча с Осей. Вы, вероятно, забыли, что вы мне не давали ничего в руки, что я с трудом получила у вас какие-то листки, чтобы дать для книги в Праге (фотографии)8. Правы ли вы были, что лишали меня этого? Мое психическое состояние для вас нуль, только ваше: вам нужно было, чтобы эти листки [находились] рядом с вами. Я вас берегла. Берегли ли вы меня?

3) Я думаю о смерти. Я вам это сказала, когда мы говорили о фотографиях. Кто, кроме меня, может дать объяснения: когда что записывалось, где писалось, как писалось?… Я считаю, что это я обязана сделать, чтобы возместить утраты в бумагах. Иначе будут думать чорт знает что… Имею я на это право? Я дала вам льготный срок на фотографированье. Вы могли за это время если не сфотографировать, то проработать что угодно. Вы со мной настолько не считались, что этого и не подумали сделать. А мне вы отказываете в возможности сделать ту работу, которую я считаю своей обязанностью. Почему?

4) Рукописи в плохом виде. Карандаш стирается. До моей смерти надо их прочесть все. Имею я на это право? Вы же не прочли части черновиков. Ведь даже черновики к «Волку»9 прочла я. Мы много раз с вами говорили о подготовке полного издания. Мы этого пока не сделали.

5) Между прочим, мне для моей работы – вы можете ее презирать, но она существует и способствует восстановлению Оси и знанию о нем10 – нужны черновики. В прошлой работе я написала о том, как он писал по черновикам «Волка». В этой работе я предполагаю сделать еще кое-что. Почему вашу работу я уважаю, а вы мою нет? Она вам может не нравиться. Это ваше дело. Но мое право на эту работу неоспоримо. Так ли это?

6) Вы предполагали дать еще стихи в книгу. Я лично предпочитаю, чтобы эта первая книга была маленькой, но не в этом дело. Вы поставили вопрос так: если я забираю материалы, вы пишете в редакцию, что отказываетесь от дополнений. Я считаю такую постановку вопроса оскорбительной для Оси. Если рукописи у вдовы, то ну его к чорту вместе с его вдовой – вот что это значит. Правильная ли это постановка вопроса? К вдове вы можете приехать: я-то вам всё покажу – не так, как вы мне. Вы можете сказать Саше, и он вам привезет что нужно. Лиле Брик вы таких условий не ставили? Ссыльной 11 Наде можно? Я считаю, что вы просто чего-то не додумали. Это было нервическое движение и привычка не считаться со мной. Уверена, что, обдумав это, вы поймете, что рвать вам не только со мной, но и с Осей не следует.

Это вам решать, но я готова на любой контакт с вами; я ценю нашу многолетнюю дружбу, храню память о сосиске12, считаю вас отличным текстологом и верю вам (хотя не всегда: «Солдат»).

Кое-чего вы просто не знаете. Это детали, которые могу знать только я. Не мешало бы использовать мое знание. Почему вам его игнорировать? Вы знаете, я не навязчива… Скажем, некоторые датировки прозы и стихов. Скоро смерть. Не пора ли мне что-то сделать?

Итак, итоги.

По отношению ко мне вы держались гораздо более жестко, чем я по отношению к вам. Я считаю, что разрыв наш был бы идиотичен и для вас, и для меня. Только на радость вашим врагам. Кому это нужно?

Теперь – остается вопрос о моем завещании. Всё то, что я вам говорила, остается в силе. Вопрос в вашем согласии и готовности принять некоторые права и обязанности.13 Это зависит от вас. Решайте сами, но не сгоряча.

Надя14

Заказное письмо. Конверт: «Москва, ул. Крапоткина, 17, кв. 70. Харджиеву Ник. Ив.». Адрес отправителя: «Москва М-447, Большая Черемушкинская, № 50, корп. 1, кв. 4, Мандельштам Над. Як.». Почтовые штемпели: «Москва 16.5.67» (три). Печатается впервые.

1 Письмо написано в ответ на попытку Н.Х. обострить отношения с Н.Я. когда она после неоднократных просьб вернуть ей архив О.М., который находился у него с 1957 г., пришла к нему домой и забрала рукописи.

2 Здесь и далее в этом письме курсивом выделены слова, подчеркнутые Н.Х.

3 К этим словам Н.Х. сделал следующее примечание: «Архив Мандельштама находился у С.И. Бернштейна, который весьма неохотно предоставил рукописи в мое распоряжение (и часть автографов припрятал). Их унаследовал его братец А. Ивич». Таким образом, Н.Х. утверждает, что архив О.М. хранился вовсе не у Н.Я. Это неверно. У С.И. Бернштейна находилась лишь часть архива (86 единиц), и то кратко – только в 1946 г., а затем до 1957 г. эти рукописи хранились у А. Ивича. Не соответствует действительности и утверждение Н.Х. о том, что С.И. Берштейн «весьма неохотно предоставил рукописи» в его распоряжение – ими он к тому времени уже не располагал (об обстоятельствах передачи этих материалов Н.Х. и якобы «припрятанных» автографах см. примеч. 1 на с. 305).

4 В статье «Конец Харджиева» Н.Я. касаясь обстоятельств того времени, писала: «Анна Андреевна всё время настаивала, чтобы я забрала у Харджиева бумаги. Я медлила: это был несчастный, безумный старик, лишенный даже тени благополучия. Зимой 66 года его дела устроились благодаря Саше Морозову – книга в „Искусстве“, деньги и наконец пенсия с января 67 года. Я ждала получения пенсии. Когда пенсию получила Эмма Герштейн, Харджиев с явной завистью сказал: „Подумайте, у нее есть пенсия…“ Это казалось ему верхом благополучия, и старика в таком положении я обидеть не могла: единственное, что его утешало, – это чемоданчик с рукописями, которые я ему доверила» (Я. Мандельштам-З.С. 163).

5 Первую строку этого стихотворения О.М. Н.Х. предлагал читать по авторизованному списку «Вехи дальние обоза…» ( Герштейн, 2002. С. 715). Н.Я. считала правильным вариант из так называемой «Наташиной книги»: «Вехи дальнего обоза…» (Я. Мандельштам-3. С. 385). В современных изданиях стихов О.М. принято чтение «дальние».

6 Ср. в письме Н.Я. к Ю.П. Иваску (осень 1976 г.): «Милый Юрий Павлович! Очень была рада получить от Вас весточку. Сейчас О.М. есть в огромном количестве экземпляров – ксерокопии, конечно. Вы считаете вершиной О.М. „Венецию“. Он считал центром Стихи о неизвестном солдате. Я их не позволила напечатать в советском издании, потому что Харджиев (редактор) хотел тиснуть без последней строфы („И в кулак зажимая истертый“). Дурак и скотина. Я из Воронежа привезла ему рукопись (моей рукой), когда этой строфы еще не было. Советские издания ужасны…» (Amherst College Center for Russian Culture. Jurij (George) P. Ivask Papers. Box 15. Folder 43; местонахождение рукописи «Стихов о неизвестном солдате», о которой упоминает Н.Я., в настоящее время неизвестно).

7 Напомним, что к этому времени машинопись первой книги ее воспоминаний была уже на Западе (у К. Брауна в США). Предвидеть реакцию властей в случае опубликования книги было бы крайне трудно. Поэтому под «историей» Н.Я. могла подразумевать здесь всё, что угодно, – вплоть до изъятия архива и собственного ареста.

8 См. письмо 46 на с. 274.

9 Стихотворение О.М. «За гремучую доблесть грядущих веков…» (1931).

10 Очевидно, имеется в виду работа Н.Я. над комментарием к стихам О.М. 1930–1937 гг. (Я. Мандельштам. С. 229–448).

11 Реакция Н.Х. на это подчеркнутое им слово усилена значком «?!».

12 Об эпизоде с сосисками см. письмо 35 на с. 326–327.

13 Н.Я. имеет в виду предложение ввести Н.Х. в число лиц, которым она предлагала хранить и распоряжаться архивом О.М. после ее смерти.

14 На первой странице письма имеется приписка Н.Х.: «Лживое словоблудие шантажистки», сделанная после того, как он получил письмо Н.Я. от 11 октября 1967 г.

34

Н.И. Харджиев – Н.Я. Мандельштам

24 мая 1967 г., Москва

Надежда Яковлевна, пишу не об архиве. О нем писать нечего. Я многократно говорил, что он будет возвращен по первому вашему требованию, – независимо от каких бы то ни было моих соображений.

Поэтому весь поток ваших – кипящих пеной – доказательств бьет мимо цели. К чему это свирепое махание руками? Можно подумать, что вы решили использовать ту воинственную жестикуляцию, которая осталась неистраченной во время вашего набега на Кропоткинскую1.

От вашего заключительного предложения, конечно, отказываюсь (вряд ли вы сами считаете его серьезным). Где ваш юмор? Ведь я вам почти ровесник, а инфанта совсем нетрудно найти среди молодых завсегдатаев вашего салона2.

Мне тошно отвечать от имени того пошляка, который, по вашей проницательной догадке, разговаривает с Лилей Брик иначе, чем с «униженными и оскорбленными»3. Кроме того, и случай совершенно не аналогичный: рукописи Маяковского раннего периода не сохранились, а те 3–4 автографа, которые были обнаружены мною, Лиле Брик никогда не принадлежали.

Мое отношение к «ситуационной этике» хорошо известно всем моим друзьям (а еще лучше – недругам).

Вымышленное вами «неуважение» к О.Э. – трюк весьма неуклюжий4. Мое «неуважение» доказано работой над изданием.

Такому поэту нанести «обиду» вообще никто не может5. Он уже не ваша собственность, он – всеобщий. И для того, чтобы состоять в многочислии его читателей и почитателей, не нужно быть ни редактором его произведений, ни личным другом его вдовы.

Мое – выдержавшее испытание временем – отношение к О.Э. называется верностью или преданностью.

А вот вам наше общее «прошлое» ныне мерещится какой-то омерзительной сосиской6.

Советую вам поскорее съесть ее – с двумя старыми лицемерками, сестрами Корди. И запомнить:

Марьина Роща – не их, а моя братская дружба, моя братская ответственность.

Семейка Шкловских сыграла фарс дешевого великодушия, воспользовавшись моим тогдашним местопребыванием. Понятно?

Куцая у вас память, Надежда Яковлевна.

Н.Х.7

Черновик. Автограф.

Печатается впервые.

1 Н.Х. имеет в виду возвращение Н.Я. находившихся у него рукописей О.М.

2 См. примеч. 13 нас.323.

3 Н.Х. имеет в виду следующие слова из предыдущего письма Н.Я.: «Если б я была нормально устроена, как Лиля Брик и прочие вдовы, вы бы приходили ко мне или я к вам, вы бы брали у меня небольшие пачки стихов и так далее Вы предлагали дать еще стихов в книгу.

<… > Вы поставили вопрос так: если я забираю материалы, вы пишете

в редакцию, что отказываетесь от дополнений. <… > Лиле Брик вы таких условий не ставили? Ссыльной Наде можно?»

4 На самом деле Н.Я. писала о неуважении Н.Х. к ее собственной работе над комментарием к стихам О.М.: «В прошлой работе я написала о том, как он писал по черновикам „Волка“, В этой работе я предполагаю сделать еще кое-что. Почему вашу работу я уважаю, а вы мою нет?»

5 Н.И. имеет в виду следующие слова Н.Я касательно его отказа от дополнений к книге стихов О.М. в серии «Библиотека поэта», если она заберет у него его архив: «Я считаю такую постановку вопроса оскорбительной для Оси».

6 Этот упрек вызван следующими словами Н.Я.: «Уверена, что <.. > вы поймете, что рвать вам не только со мной, но и с Осей не следует. Это вам решать, но я готова на любой контакт с вами; я ценю нашу многолетнюю дружбу, храню память о сосиске, считаю вас отличным текстологом и верю вам…» (об эпизоде с сосисками см. письмо 35 на с. 326).

7 Внизу приписка: «Оба письма посланы 24 мая 1967 г. Э.Г. Герштейн – беспристрастный современник». Под вторым письмом здесь, возможно, подразумевается письмо к Э.Г. Герштейн с рассказом о произошедшем между Н.Х. и Н.Я. конфликте, чем и объясняется фраза «беспристрастный современник» (Н.Х., по-видимому, сохранял черновик этого письма вместе с черновиком комментируемого письма к Н.Я., но обнаружить его пока не удалось). Далее следует позднейшая вставка: «Оказавшаяся тщеславной мерзавкой. Н.Х.» – свидетельство крайне отрицательного отношения Н.Х. к книге Э.Г. Герштейн «Новое о Мандельштаме» (Париж, 1986), которая, отметим, предложила собственную трактовку конфликта Н.Х. с Н.Я. ( Герштейн, 2002. С. 710–718).

35

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву

28 мая 1967 г., <Москва>

Николаша! Вы, конечно,

абсолютный дурак, злой, отвратительный старик, чудище, собака, ведьмун, лающий пес, эрзерумочка1, лучший из цепных собак, друзей, толстых ангелов, «черных», «общих»2 и разных других… Неужели вы думаете, что я забыла сосиску? Если так, то плюньте мне в лицо. Сосиска для меня символ слишком многого. В день, когда я получила обратно посылку «за смертью адресата», я зашла сначала к своему брату Жене и тыкалась как слепая по светлому коридору, не находя двери. Узнав о посылке, они мне сказали, что у Лены сейчас будут люди по делу (режиссеры!), и я ушла (попросту выгнали). Во всей Москве, а может, во всем мире было только одно место, куда меня пустили. Это была ваша деревянная комната, ваше логово, ваш мрачный уют. Я лежала полумертвая на вашем пружинистом ложе, а вы стояли рядом – толстый, черный, добрый – и говорили: – Надя, ешьте, это сосиска… Неужели вы хотите, чтобы я забыла эту сосиску? Эта сосиска, а не что иное, дала мне возможность жить и делать свое дело. Эта сосиска была для меня высшей человеческой ценностью, последней человеческой честью в этом мире. Не это ли наше прошлое? Наше общее прошлое? Чего вы еще хотите? Не ступила ли какая-нибудь Эмма на эту сосиску? Пожалуйста, сберегите ее, Николаша, не плюйте на нее. Человек символическое животное, и сосиска для меня символ того, ради чего мы жили.

А теперь попробуйте разобраться в прочих отношениях. Неужели вы не понимаете, что происходит на самом деле – не на поверхности? Мы оба – два черных ревнивца. Мы жестоко ревнуем друг друга к Осе. То есть как-то не так, но нас трясет от неистовой ревности: кому из нас принадлежит Ося. Благородные слова о том, что Ося уже не моя и не ваша собственность, – брехня. Он, может, принадлежит какой-то стороной и другим, но по-своему и нам, и мы до смерти будем его оспаривать друг у друга. Кроме того, вы ревнуете меня ко всем, с кем я вожусь, а я вас ревную ко всем поэтам, с которыми вы изволите изменять Оське. Вашего Маяковского и Хлебникова я бы разорвала в клочки. Как вы смеете путаться с ними, изменяя Осе? Это не только Анна Андреевна лезла на стены, но и я. Вот за это и ревнуйте меня ко всем людям, с которыми я изменяю вам. И Анна Андреевна ревновала и бесилась. И вы беситесь. Если скажете, что это неправда, то соврете. Так и есть. Так и будет. И до конца жизни будем мучить друг друга.

А вот сосиску никто у нас не отнимет. Она наша. Поняли, Николай Иванович, мой дурак Николашка, что нам предстоит жить до самого конца вместе, мучить друг друга, любить и ненавидеть?

Ваша Надежда Яковлевна, бедная Надя, которая никому не отдаст своего черного и общего.

Надя

Конверт: «Москва Г-34, Кропоткинская, 17, кв. 70. Харджиеву Н.И.».

Почтовые штемпели: «Москва 28.5.67», «Москва29.5.67» (два).

Процитировано: Л. Чуковская, 2001. С. 53. Полностью печатается впервые.

1 См. примеч. 1 на с. 302. 2 Так А.А. и Н.Я. в шутку называли Н.Х. (см. письмо 9 нас. 294).

36

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву

[11 октября 1967 г., Москва]

Дорогой Николай Иванович!1

Работая над архивом, я заметила ряд пробелов, сообщаю вам для примера о следующих:

1) Открытка О.М. матери с детским стихотворением (о Сайме) и еще открытка 16-го года (про книги)2.

2) Вы разброшюровали альбом Эренбурга, в котором я нашла, а вы прочитали «Нет, не мигрень…». Стихотворение это вы мне не вернули3. Еще: из книги Каблукова перевод Малларме – я вам отдала все автографы оттуда4.

3) Должен быть авторизованный альбом 35 года. Кстати, сохранилась корочка5.

4) Во второй и третьей воронежской тетради нет ни одного авторизованного листка, кроме «внутри горы». Вы прекрасно помните , как мы их с вами рассматривали и я показывала вам, где моя дата, а где О.М. Вы их держали, наверное, отдельно, и где-то они лежат… 6

5) Автограф (черновик), где четверостишие «бугры голов»7.

6) Печатный текст стихов об авиации8.

7) У вас остались варианты «Рождения Улыбки». Тот вариант, который я до того, как отдавать вам, записала в свой машинописный текст, сейчас отсутствует. Мы его тоже с вами рассматривали у вас9.

8) Белый листок «Вехи дальнего обоза»10.

9) Из ранних стихов я хорошо помню «Летние стансы» и «Женщина в гладкой перчатке» и «Люблю обмен, мелькают перья»11.

10) В статье о Скрябине было два первых листа (одинаковых) с разными названиями. Лист с названием «Пушкин и Скрябин»12 отсутствует. У меня по этому поводу есть какие-то сомнения. Я только хорошо запомнила разговор13, когда я вам давала эту статью…

11) Все ли шуточные стихи (Наташины) вы вернули? Наташа говорит, что они были на конвертах (я это помню). Те листки, что у меня, не отвечают форме этих конвертов, даже если предположить, что вы их обрезали14.

12) Наконец второй экземпляр автографа «На меня нацелились груша и черемуха» (из письма). Их было два – мой и Наташин15.

Вот вам несомненные примеры. Я прошу вас найти и вернуть [всё] вместе с автографами из редакции. Я уверена, что где-то лежит конверт с этой кучкой бумаг. Вы собирали всё так быстро, что вполне могли не вложить несколько листков. Надеюсь, что всё это найдется.

Н. Мандельштам

Саша уже давно не может попасть к вам, поэтому посылаю вам письмо почтой. Вопрос: с кем вы передадите мне рукописи? Я прошу это сделать скорее.

Н.М.

Конверт: «Москва, Крапоткинская, № 17, кв. 70. Харджиеву Николаю Ивановичу». Адрес отправителя: «Мандельштам Н.Я. Б.Черемушкинская,№ 50, корп. 1,кв.4». Почтовые штемпели: «Москва 11.10.67», «Москва 11.10.67». Печатается впервые.

1 Далее уменьшенным кеглем выделены добавления, сделанные более мелким почерком, по-видимому, в ходе перечитывания письма перед отправкой.

2 На полях против этого пункта Н.Х. поставил вопросительный знак. Речь идет о письмах О.М. матери от

7 (20) апреля 1908 г. со стихотворением «О красавица Сайма, ты лодку мою колыхала…» (О. Мандельштам. Собр. соч. ТА.С. 10–11) йот 20 июля (2 августа) 1916 г. (Там же. С. 24), которые Н.Я. не смогла обнаружить сразу после возвращения архива, но которые она нашла позднее.

3 На полях против этого пункта Н.Х. поставил вопросительный знак. Стихотворение «– Нет, не мигрень, – но подай карандашик ментоловый..» в указанном альбоме действительно отсутствует. В очерке «Конец Харджиева» Н.Я. писала об этом альбоме: «Харджиев сказал, что альбом не представлял ни малейшей ценности, поэтому он „обращался с ним как с материалом “… – А где же стихотворение „Нет, не мигрень..“? – спросила я. Харджиев ответил, что он его уничтожил, потому что нашел где-то – а где, это его профессиональная тайна – автограф этого стихотворения. <.. > – Какое право вы имели что-либо уничтожать? – спросила я. Он ответил, что чорт знает как записано <…>, и поэтому он не стал сохранять его»

(Н. Мандельштам-3.С. 167). Автограф указанного стихотворения находился в собрании М.А. Зенкевича (в настоящее время хранится в Государственном литературном музее).

4 В сборник стихотворений О.М. «Камень» (1916), принадлежавшем С.П. Каблукову, вклеен всего один автограф перевода О.М. стихотворения С. Малларме «Плоть опечалена, и книги надоели…» (О. Мандельштам. Собр. соч. Т. 1.С. 162). Под словами «все автографы» Н.Я. возможно, подразумевает автографы других стихотворений О.М., которые были вложены в упомянутый сборник и которые в настоящее время находятся в его архиве.

5 Подчеркнуто Н.Х. (по-видимо-му, саркастически: сам Н.Х., вероятно, употребил бы здесь слово «обложка»). Имеется в виду один из альбомов со стихами О.М. переписанными Н.Я. для Н.Е. Штемпель.

В настоящее время альбомы находятся в АМ.

6 В настоящее время в АМ в составе указанных тетрадей, наряду с авторизованными списками стихотворения «Внутри горы бездействует кумир…», имеется ряд авторизованных списков и других воронежских стихотворений О.М.

7 Речь идет о черновике (авторизованный список рукою Н.Я.) стихотворения «Обороняет сон мою донскую сонь…» (1937). В настоящее время он находится в АМ.

8 Имеются в виду страницы из альманаха «Лёт» (М., 1923) с подборкой стихотворений О.М.; Н.Х. эту подборку Н.Я. возвратил (Я. Мандельштам-З.С. 169).

9 Речь идет об одном из списков стихотворения «Когда заулыбается дитя…» (1936–1937). В настоящее время все эти списки находятся в АМ.

10 В настоящее время в АМ находится авторизованный список этого стихотворения О.М. рукой Н.Е. Штемпель с вариантом «дальние», там же имеется еще один его список в составе так называемой «Наташиной книги».

11 К этому пункту относятся пометы Н.Х. указывающие названия журналов с единственными прижизненными публикациями перечисленных стихотворений: «За 7 дней» – «Летние стансы» (1913,№ 35), «Гиперб [орей]» – «Тысячеструйный поток…» (1912, № 3), строчку из которого («Женщина в легкой перчатке») цитирует Н.Я., «За 7 дней» – «Веселая скороговорка…» (1913, № 21), цитатой из которого является строка «Люблю обмен, мелькают перья». Эти публикации в настоящее время являются единственными известными источниками текстов указанных стихотворений. В очерке «Конец Харджиева» Н.Я. пишет об этих стихах: «Харджиев говорит, что взял тексты из журналов и автографов никогда не видел. Эти автографы были не у Ивича, а у меня, и я их отлично помню. Один из автографов „Женщина в черной перчатке“ (эти стихи почему-то нравятся Харджиеву) Харджиев даже хотел дать для воспроизведения. Я тогда возражала..» (Я. Мандельштам-3. С. 169).

12 Н.Я. имеет в виду статью О.М. «Скрябин и христианство» (О. Мандельштам. Собр. соч. Т. 1. С. 201–205). В очерке «Конец Харджиева» Н.Я. пишет по этому поводу: «Этого листка я с Харджиевым вместе не рассматривала, и у меня есть сомнения, дала ли я ему статью с двумя заглавными листами или только с одним…» (Я. Мандельштам-3. С. 170).

13 К этому месту относится помета Н.Х.: «О чем?»

14 В настоящее время в АМ имеется ряд автографов и списков шуточных стихотворений О.М., обращенных к Н.Е. Штемпель. Были ли в архиве до передачи его Н.Х. еще какие-нибудь источники текстов этих стихотворений, неизвестно.

15 В настоящее время в АМ имеется автограф этого стихотворения, посланный Н.Я. в письме от 4 мая 1937 г. (О. Мандельштам. Собр. соч. Т. 4. С. 195). Имелся ли в архиве до передачи его Н.Х. еще один автограф указанного стихотворения, неизвестно.

37

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву

16 ноября [1967 г., Москва]

16 ноября1

Николай Иванович!

Я пишу вам без всякого раздражения, серьезно и с болью. Поймите: Сашу, Иру, Эмму вы можете обмануть. Меня и Наташу вы не обманете. Я думаю, что вы сами жалеете, что поддались своей природе и сделали недоброе дело. Надо думать, как быть дальше. Вам надо победить себя, свою болезнь, свои страсти и свои проклятые гены. Они действительно проклятые, они ваше проклятие. Вы, кажется, так понимаете доверие: если наши отношения строились на доверии, то есть я не взяла у вас расписки (чего между порядочными людьми не делают, но, к счастью, Саня Ивич получил с вас расписку за часть материала), я ничего с вас требовать не могу. Так мне сказал Саша после вашей первой встречи. Вы понимаете, чья это психология, что делалось под этим соусом, кто так поступал? Есть другое понятие: нарушить доверие, злоупотребить доверием, не оправдать доверия… Это нормальный подход к вещам.

Я знаю, что у вас ничего не могло пропасть. Значит, у вас есть эти рукописи. Мало того, я уверена, что вы не уничтожили листка из тетради Эренбурга2. Могу вам сказать, что вы уничтожили: листок (авторизованный) с «Вехи дальнего обоза»3.

Что вы собираетесь делать с тем, что у вас осталось? Дождаться моей смерти и быть единственным обладателем авторизованных списков? Или уничтожить их перед своей смертью? Иначе, если у вас их найдут, что скажут о вас люди?

Не забывайте, что ложь обнаруживается очень легко: вы нашли стихи 37 года в конверте 35 года, вы уничтожили стихи из альбома Эренбурга, потому что это был неправильный текст (есть доказательство, что он был правильный – копия этого списка, принадлежащая не мне), что мы сговорились считать авторизованными все тексты того времени и тому подобное. Последнее вы выдумали, потому что в книге будет указано, что авторизовано.

Наташа специально приезжала в Москву, чтобы проверить, чего вы не вернули. Она помнит, что мы вместе поехали к вам с ее бумагами. Память у нее ясная, и она не врет, поэтому она не путается.

Какой же выход из этого положения? Из Воронежа Наташа мне пришлет подробный перечень текстов (у нее сохранились старые копии и списки и список, сделанный, когда она мне отдавала). Для суда этого мало, но для других вещей достаточно. Впрочем, для «других вещей» достаточно ваших слов, что вы уничтожили стихотворение из списка Эренбурга и разброшюровали его. Достаточно того, что вы разрезали ножницами разные листы с автографами (напр [имер], «конверты» с шуточными стихами Наташе4).

Я вам предлагаю следующее: вы кладете всё, что у вас есть, в конверт, и присылаете мне ценную посылку. Я помню больше, чем я с вас потребовала. Я требовала только то, что легко доказать мне и Наташе. Тогда я помогу вам «сохранить лицо» – скажу Саше, Эмме и Ире, что я «нашла» у себя еще одну папку, которая вас полностью обеляет. Передо мной вам нечего пыжиться, но, получив задержанные вами бумаги, я готова ради прошлого вас реабилитировать. В этом случае я уничтожу копии посланных вам писем и забуду всё, что было. Копии писем у меня есть, и они сохранятся в архиве О.М., если не будет сделано то, что я требую. (Вот еще пример лжи: будто вы показывали Анне Андреевне вашу «находку» – т. е. стихи 37 года, найденные в конверте 35 года. Если бы я забрала у вас архив при жизни Анны Андреевны, вы бы не посмели ни на какую ложь.)

Я скоро уезжаю. Победите свою шизофрению и сделайте то, что я вам предлагаю. Иначе даже уничтожение этих бумаг вам не поможет. Вам надо сейчас спасать свое имя не путем лживых сказок, а путем единственного рационального поступка. Тогда я всё сделаю, чтобы обелить вас. Я согласна ради вас (потому что вы не целиком укладываетесь в того маниака, который лжет и не отдает рукописей, а были вы совсем другим. Анна Андреевна говорила, что вы на старости превратились в свою противоположность) сделать всё, чтобы обелить вас. Не расширяйте скандала: не звоните своей мироносице Эмме, не улещивайте Иру и Сашу.

На меня это не действует. И с этими трагическими стихами я не позволю шутить: это было бы предательством по отношению к Мандельштаму. Помните, что копии писем будут уничтожены только по возвращении рукописей.

Надежда Мандельштам Я уезжаю в середине будущей недели.5

Конверт: «Москва Г-34, Кропоткинская, 17, кв. 70. Харджиеву Николаю Ивановичу». Почтовые штемпели: «Москва 18.11.67», «Москва 19.11.67». Печатается впервые.

1 Помета Н.Х.: «1970 (1967?)».

В тот же день Н.Я. отправила письмо и Н.Е. Штемпель.

2 См. примеч.3 нас.329.

3 См. примеч. 10 нас. 330.

4 См. примеч. 14 на с. 330.

5 На первой странице письма имеется помета: «Омерзительная шантажистка. Н.Х.».

IV. Наташа (Переписка с Н.Е.Штемпель [28] )