ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство)
Шрифт:
Конечно, и на этой выставке есть известное количество произведений слабых, так сказать, олеографических; есть остаток примитивизма — не того, где часто неумение сочетается с большим дарованием (такой примитив мы встречаем в произведениях ОМАХРР и самоучек), а того, который определяется недостаточной культурой вкуса, органическим неумением художника оформить включенный в картину кусок действительности. Но такие произведения из года в год идут на убыль, а более зрелые — прибывают.
Самый ахрровский реализм начинает давать (и привлекать к себе) довольно неожиданные «уклоны».
В качестве такого продукта крайне оригинального творчества, где реализм остается реализмом, вместе с тем уходя от него, и где революционная тема есть, хотя ее трудно определить, — в качестве, словом, своего рода образной музыки можно указать на не совсем, может быть, законченную, но весьма впечатляющую картину Ходовки [264]
Во
264
В каталоге фамилия Ходовка не значится.
265
См. приложение 14.
ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО НА СЛУЖБЕ ЖИЗНИ
Впервые — «Красная панорама», 1929, № 23, 7 июня. Печатается по журнальному тексту.
В общем огромном культурном строительстве художники изобразительного искусства должны сыграть немалую роль.
Существует одностороннее суждение о том, что станковая живопись отжила свое время, что изобразительное искусство, как чистая идеология, то есть как раз как искусство, изображающее что–то, отходит в прошлое. Это, конечно, неверно и Уродливо односторонне. Нет, однако, никакого сомнения в том, что искусство так же должно быть призвано на службу жизни, как непосредственный поставщик вещей. Это искусство, носящее за границей общее название декоративного искусства, служило в наиболее изысканной и действительно художественной своей части до сих пор для украшений жизни богатых.
В старое время кустарное производство, обслуживавшее народные массы, отличалось, так сказать, непроизвольной, почти бессознательной художественностью. Его постепенно вытеснило фабричное производство с его обыкновенно вульгарными, часто иррациональными формами и его неуклюжим копированием с мнимой красивостью.
Сейчас в Западной Европе и Америке имеется поворот к обслуживанию художниками–архитекторами, производителями мебели, керамики, тканей и т. п. очень широких масс. Стараются вводить максимум рациональности, и как будто начинает постепенно доминировать формула, высказанная знаменитым архитектором Корбюзье во время его доклада в Москве [266] «Прежде всего правильность пропорций, геометрическая чистота, полное соответствие своему назначению. И если все это будет выполнено, то потом придет и поэзия».
266
Архитектор Ле–Корбюзье в первый раз приехал в Москву в октябре 1928 г.; выступал в Политехническом музее с докладом о конструктивизме в архитектуре.
Не знаем, так ли просто «придет поэзия», ибо дело заключается не столько в поэзии, сколько в уютности. Если уютность не требуется от этого монументального и от многих общественных зданий, то, например, от клубов, тем более от индивидуального жилья она требуется в высочайшей мере. Это, мне кажется, совершенно не усматривается такими мастерами, как Корбюзье, Таут [267] и другими. Они предполагают какого–то необыкновенного сухого человека, который сам геометричен и рационален. В сущности говоря, этот геометричный и рациональный человек есть не что иное, как средний буржуазный деловик, а вовсе не пролетарий нашего времени, и тем менее пролетарий будущего времени, времени приближающейся и наконец наступившей победы социализма.
267
Бруно Таут (1880—1938)—немецкий архитектор и теоретик архитек туры; представитель функционализма. Одним из первых применил в строи тельстве стекло и бетон, разрабатывал новые типы учебных и жилых комп лексов.
Но как бы то ни было, какие бы пути, в конце концов не столь трудные, ни были бы обретены художниками как реформаторами обстановки жизни — все равно остается всюду, а тем более остается у нас огромная задача искусства изобразительного в собственном смысле этого слова.
Что надо разуметь под этим изобразительным искусством, которое может и должно жить в нашем строительстве? Прежде всего это документирующее, познавательное искусство. Первым актом такого искусства была та выставка АХРР, которая посвящена была своеобразному живописному обозрению этнографических и экономических особенностей разных краев нашего обширного отечества [268]
268
Луначарский имеет в виду VIII выставку АХРР «Жизнь я быт наро дов СССР».
По поводу этой выставки говорили много за и против. Против говорили принципиально и конкретно.
Конкретно, пожалуй, не без справедливости указывали на относительную слабость многих картин и на слишком малое число таких, которые можно было бы назвать более или менее сильными. Но общее возражение было таково: зачем нам живопись, если можно заменить ее фото и кино? Для всякого человека, понимающего сущность искусства, возражение это отпадает. В общем оно равносильно тому, как если бы кто–либо сказал, что художник не должен описывать своих путешествий или что беллетристическое произведение, посвященное таким этнографическим или бытовым сторонам жизни, лучше заменить официальным докладом, научным очерком, статистическим исследованием.
В том–то и дело, и это особенно ясно на портрете, что художник подходит к своей теме индивидуально. Конечно, преломление действительности сквозь призму художественного творчества иногда может только повредить изображаемой действительности, если мастерство художника недостаточно или если он представляет собою такого оригинала, который до того стилизирует действительность, что его живописный язык перестает быть понятным для широкой публики. Если этого нет, то художественное толкование, которое дает художник человеческому лицу или какому–нибудь этнографическому типу, равным образом пейзажу, изображению какой–нибудь постройки или здания, отличает его произведение от какого–нибудь объективного документа, например фотографии. Не говоря о том, что фотография до сих пор не располагает краской, она, прежде всего, не в состоянии выделить существенного. Именно выделение художником существенного, опускание ненужных, по его мнению, деталей и улавливание ближе неопределимого, стилистические особенности, аромат, специфическое восприятие составляют силу картин и придают им громадную поэзию. Надо помнить, что слово «поэзия» означает творчество. В том–то и дело, что художник не отражает как зеркало действительности, а вновь творит ее, очень часто открывая ее внутреннюю сущность. Вот почему картина, которая является высокохудожественной конкретизацией места или художественным обследованием того или другого бытового явления, да и всякого вообще явления, входящего в огромную ткань, которую мы называем жизнью нашей страны, представляет огромную ценность. Нет никакого сомнения, что наша современная широчайшая публика хочет самопознания, ее интересует новое лицо страны — страны столь огромной и разнообразной, что исследование ее было бы почти неисчерпаемым, если бы даже она стояла на месте. А она не стоит и, наоборот, бурно развивается.
Такова первая задача художника, наиболее реалистическая, наиболее документирующая, но все же не только допускающая, но и требующая личного творчества со стороны художника.
Не менее важны картины, представляющие собою творчество целиком, с начала до конца, но не в том смысле, как это понимают крайние стилизаторы (кубисты, футуристы, супрематисты, экспрессионисты), которые стараются не заимствовать °т природы никаких элементов, а выдумать свой собственный, совершенно субъективный язык, — такого рода искусство мало понятно для масс и объективно обыкновенно довольно малоценно. Оно походит в некоторой степени на заумный язык, который выдумывают иногда те или другие поэты. Кое–что от этого остается, кое–что может обогатить нашу технику, нашу способность выражать, но, если даже допустить, что искусство такого порядка, не будучи изобразительным, является зато выразительным, то и тут надо ограничить такое утверждение замечанием, что выразительность должна заключаться не только в искренности или в суждении самого художника, что он себя полностью выразил, — но прежде всего в заражении зрителя.
Быть выразительным — это значит уметь влиять на других, а для этого необходима определенная система сигналов, какой, например, является наш язык. Во всяком искусстве есть некоторая система сигналов, понятная для очень широкой публики. Вовсе не необходимо держаться раз установленной системы сигналов — она может развиваться; но, развиваясь, она должна считаться с тем, чтобы, так сказать, основной ее капитал во всем данном разрезе был понятен для широкого зрителя.
В ложные эпохи, когда верхняя прослойка образованных людей (более или менее совпадающая с господствующими классами) отрывается от масс, создается искусство, ничего общего с общедоступностью не имеющее. В наше время такое искусство не может иметь успеха.