Обед в ресторане «Тоска по дому»
Шрифт:
— Мама, почему ты не даешь мне похозяйничать?
— У себя на кухне я прекрасно управляюсь сама, Эзра, — сказала она. — Может, ты бы вернулся в ресторан? Надо же присматривать за своими работниками.
— Ты просто не хочешь ни с кем делить Люка, — пошутил Эзра.
— Да. Может, ты и прав. — Она зажгла конфорку под кастрюлей. — Одно к одному, — сказала она Люку, — я так беспокоилась — просто с ума сходила, воображая, как мучается, как страдает наш Коди. Я так хотела быть с ним, но он, конечно, не разрешил мне. Такой уж он уродился — колючий, жесткий, постоянно
— Мама… — выразительно сказал Эзра.
— И поэтому, — быстро продолжала она, — в конце концов мы все-таки повидаемся с ним. Он сам явится сюда. Люк, скажи правду. Он… не изуродован? Я имею в виду лицо. На лице нет уродливых шрамов?
— Только ссадины, — сказал Люк. — А от них следов не остается. Уже почти все зажило.
Он с удивлением подумал, что и сам до сих пор не отрешился от образа изувеченного отца, хотя ссадины давно побледнели, отеки опали, волосы на голове, там, где была рана, отросли.
— Он всегда был такой красивый, — сказала Перл. — Всегда.
Эзра накрывал на стол — расставлял тарелки, раскладывал вилки, ножи. На плите шипела кастрюля. Люк уселся на кухонную табуретку и прислонился к батарее. Трубы и жесткие ребра батареи пробудили в нем воспоминания о старомодном уюте — например, о церкви, где он побывал с одним мальчиком из детского сада, или о классной комнате в школе, где его, второклассника, застигла во время завтрака снежная буря и он представил себе, что метель разбушуется и все дети на много дней будут отрезаны от внешнего мира и будут пить из чашек горячий суп, который им принесут из школьной столовой.
После ужина Перл села смотреть телевизор, а Эзра отправился в ресторан — проверить, как там дела. В гостиной стало совсем темно — Перл не зажигала света, — только голубым пятном мерцал телевизионный экран. Окна, выходящие на улицу, были открыты, и снаружи доносились разные звуки — кричали дети, занятые шумной игрой, звенел колокольчик мороженщика, какая-то женщина звала домой детишек. Часов в девять, когда сумерки наконец уступили место ночи и душный воздух немного остыл, Люк услыхал знакомый рокот подъехавшего к тротуару «мерседеса». Мальчик насторожился. Перл явно не поняла, что там за шум, и продолжала спокойно смотреть телевизор.
— Кто это, милый? — Она напряженно вглядывалась в экран, реплика ее относилась к какому-то актеру.
На лестнице раздались шаги.
— Что? — спросила Перл. — Уже? — Она попыталась встать, но замешкалась, потому что не сразу нащупала подлокотники, потом наконец поднялась с кресла, открыла входную дверь и спросила: — Коди?
Он стоял в дверях. Высоченный, гораздо выше, чем думал Люк. Гипс на его руке и ноге белел в темноте.
— Здравствуй, мама.
— Ах, Коди, дай я на тебя посмотрю! И Рут здесь? Здравствуй, милая. Коди, у тебя все в порядке? Я не
— Все нормально. — Коди поцеловал ее в щеку и проковылял в дом.
— Привет, папа, — сказал Люк, неуклюже поднимаясь со стула.
— Хотел бы я знать, что это ты надумал, — сказал Коди.
— Не знаю…
— Не знаешь! И это все, что ты можешь сказать? Ты до смерти напугал нас. Мама чуть с ума не сошла.
— Мы так волновались, сынок! — воскликнула Рут, притянула Люка к себе и поцеловала. Колючие оборки синтетического платья, которое она надевала по особым случаям, примялись на его груди. Он уловил исходивший от нее запах травы, такой родной и близкий, хотя раньше он его как-то не замечал. — Мы чуть с ума не сошли, — сказала Рут, обращаясь к Перл. — Ей-богу, я состарилась на сто лет. Мне казалось, что, если я еще раз выгляну в окно, на улицу, я просто свихнусь — тот же поворот на дороге, тот же безлюдный тротуар. Вы даже представить себе не можете.
— Могу, — возразила Перл, — еще как могу.
Она ощупью искала выключатель настольной лампы. Шелковый абажур шуршал и покачивался. В дверях появился Эзра.
— Коди? Это ты? — Он быстро вошел в комнату, и первой на его пути оказалась Рут. Он едва не сшиб ее — схватил за руку и быстро поздоровался. — Рад видеть тебя, Рут.
Тем временем Коди нащупал выключатель и включил свет. Простое совпадение — он только помог матери, — но Люку почудилось, будто отец включил лампу нарочно, чтобы как следует рассмотреть их, Рут и Эзру, лицом к лицу. Эзра заморгал от яркого света, потом, точно медведь, обнял Коди. Тот не сопротивлялся.
— Как рука? Как нога? — спрашивал Эзра. — Ты что, без костылей?
Коди по-прежнему не отрывал глаз от Рут и Эзры.
— Говорит, что не может пользоваться ими, — сказала Рут, — когда в гипсе левая рука и правая нога… — Она одернула Люкову майку, хотя в этом не было никакой необходимости, затем отвела волосы с его лба и рассеянно продолжала: — А сейчас, когда ему наложили гипс со скобкой… Ох, Люк, мальчик мой, что ж ты не подумал, как мы будем без тебя?
Коди отвернулся и сел в кресло.
— Может, чаю со льдом? — спросила Перл.
— Нет, спасибо, — поблагодарил Коди.
— А кофе? Как насчет кофе?
— Да нет, ничего не надо, — проворчал Коди.
Люк думал, что Перл обидится, но она взглянула на Коди со странно умиротворенной улыбкой и сказала:
— Ты вечно брюзжал, когда плохо себя чувствовал.
В самом деле, странный это был визит! Нарочито сдержанный, без всяких событий, даже нудный. Люк поначалу сидел неестественно выпрямившись, но постепенно успокоился и стал смотреть по телевизору концерт. Взрослые вполголоса обсуждали денежные дела. Коди говорил, что Перл надо сменить котел в подвале, он, пол, заплатит. Перл сказала, что у нее есть кой-какие свои сбережения, но Коди настаивал, будто покупка котла доставляла ему удовольствие, дарила ощущение победы. Ах эти деньги, деньги, деньги! Словно нет более интересных тем для разговора.