Обед в ресторане «Тоска по дому»
Шрифт:
— Привет!
Эзра взглянул на племянника, все еще погруженный в свои мысли.
— Привет! — рассеянно ответил он, не понимая, кто перед ним.
Сначала Люк был обескуражен, а потом ему стало приятно. Значит, он здорово изменился! И вырос на целых тридцать сантиметров, и голос у него ломался — чем не взрослый мужчина. Бесхитростный взгляд Эзры внушал уверенность и спокойствие. Люк мгновенно придумал новый план. Он расправил плечи и решительно сказал:
— Я бы хотел наняться на работу.
Эзра замер.
— Люк?!
— Раз тот мальчик
— Ты Люк, сын Коди?
— Как ты узнал?
— Ты передернул плечами в точности как твой отец. В точности, поразительно! Да и в голосе у тебя есть что-то… воинственное… Люк! — Он крепко пожал руку племянника. От булочек пальцы его казались на ощупь шершавыми. — А где твои родители? У нас дома?
— Я приехал один.
— Один? — переспросил Эзра. Он улыбался добродушно, неуверенно, как человек, который пытается понять шутку. — Совсем, значит, один?
— Хотел узнать, могу ли я остаться с тобой.
Эзра перестал улыбаться.
— Коди…
— Не понял.
— С ним что-то случилось.
— Ничего не случилось.
— Надо было мне навестить его. Обязательно. Зря я его послушал. Он искалечен куда больше, чем нам сказали.
— Нет! Он совсем поправился.
Эзра долго и внимательно смотрел на него.
— У него гипс со скобкой, он уже ходит, — сказал Люк.
— Да? А другие раны? Как у него голова?
— Все нормально.
— Клянешься?
— Вот еще…
— Пойми, это же мой единственный брат, — сказал Эзра.
— Честное слово, — сказал Люк.
— Тогда где же он?
— В Виргинии. Я оставил его там. Убежал.
Эзра задумался. Мимо проскользнула официантка, на подносе у нее тонко позвякивали рюмки.
— Я вообще-то не собирался убегать, — признался Люк, — но он сказал… Знаешь, что он сказал мне…
Нет, незачем передавать Эзре отцовские слова. Сейчас они казались Люку нелепостью, из тех, что ненароком срываются с языка. И вот теперь он, Люк, далеко-далеко от дома стоит и мямлит под добрым взглядом своего дяди.
— Не могу объяснить, — вздохнул он.
Но тут Эзра, как будто ему все стало ясно, мягко сказал:
— Не принимай близко к сердцу, Люк. Это он просто так. Он не хотел обидеть тебя.
— Знаю, — кивнул Люк.
Эзра говорил с Рут по телефону веселым, нарочито невозмутимым тоном, будто ничего особенного не произошло:
— Послушай, Рут, вот он здесь, передо мной, цел и невредим… Полицию? Зачем? Ну ладно, перезвони и скажи им, что мальчик нашелся, жив-здоров. Дескать, напрасно шум подняли.
Люк слушал с напряженной улыбкой, как будто мать могла его видеть, и сосредоточенно перебирал телефонный шнур. Разговор происходил за кухней, в маленькой конторе. Эзра сидел за письменным столом, на котором громоздились поваренные книги, журналы, счета, там же стоял цветочный горшок со шнитт-луком, медная сковородка с потрескавшейся эмалью и вставленная в рамку газетная фотография — двое мужчин в белых фартуках
Потом, видно, трубку взял Коди. Голос Эзры посерьезнел.
— Может, Люк останется пока у нас? — сказал он. — Пускай погостит немного, а? Надеюсь, ты разрешишь.
Люк почувствовал настороженность в сдержанном голосе Эзры, в его коротких фразах и испугался: отец не иначе как кричит на другом конце провода; он бросил шнур и отошел к шкафу, сделав вид, что заинтересовался книгами Эзры. Ему было стыдно за отца. Но похоже, никакого крика не было, потому что Эзра мягко сказал:
— Хорошо, Коди. Да, я понимаю. — Он повесил трубку и повернулся к Люку. — Они выезжают немедленно.
Отец хочет сегодня же забрать тебя домой.
Люк почувствовал, как в животе шевельнулся комочек страха. Отец, наверно, злой как черт. И как он, Люк, только решился отправиться в такую даль! Один-одинешенек! Теперь ему казалось, что все это было во сне.
В доме у бабушки по обыкновению пахло горелыми гренками, все тот же сумрак по углам, все та же таинственность. Люк подумал, что, переехав в этот дом, будешь неделями, а то и месяцами натыкаться на незнакомые закутки и стенные шкафы. (А что? Вот бы и правда переехать сюда и жить вместе с ними в уютной гостиной и тихой бабушкиной кухне.) Бабушка суетилась вокруг него, выставляя на стол все новые яства.
— Мама, успокойся, не суетись, — приговаривал Эзра.
Но Люку нравилась эта суета, нравилось, как бабушка вдруг отходила от плиты, чтобы погладить его по щеке и сказать:
— Какой же он стал! Вы только посмотрите!
Теперь она стала ниже его ростом. И здорово состарилась. А может, раньше он по молодости лет не обращал на это внимания. Что-то небрежное, торопливое было в ее прическе, в этом небольшом тугом пучке некогда золотистых волос, и в изрезанном глубокими складками лице, и в руках, морщинистых, испещренных темными пятнами. По беспрестанным поцелуям Люк понимал, что бабушка души в нем не чает, и недоумевал, как мог отец так ошибочно судить о ней.
— Ишь, как у них ловко получается, у твоих родителей, приедут и сразу же заберут тебя, — говорила она. — А мы их не отпустим. Не отпустим, и все. Я сменю белье в комнате Дженни, а ты ляжешь в комнате для гостей. Ну, Люк, я бы ни за что не узнала тебя. Мы так давно не виделись; встреть я тебя на улице, мне бы в голову не пришло, что это ты. Но я бы сказала… вернее, подумала про себя: господи, до чего этот мальчик похож на моего Коди в детстве. Только этот — блондин, вот и вся разница. Екнуло бы сердце, и я бы тотчас забыла об этом. Только потом, заваривая дома чай, подумала бы: постой-ка, что это мне там померещилось?.. — Перл хотела переложить из миски в кастрюльку остатки отварной зеленой фасоли, но промахнулась и залила кухонный столик. Она тут же вытерла лужу бумажным полотенцем, приговаривая: — «Ну что за глупая старуха», — небось думаешь ты. Глаза у меня уже не те, что раньше… Нет, нет, Эзра, я сама, сынок!