Объединенная нация. Феномен Белорусии
Шрифт:
Мелиорация белорусского Полесья, ставшая, наверное, последней успешной стройкой СССР, переструктурировала ландшафт страны радикальным образом. Мало кто отдает себе отчет в том, что на белорусской земле к середине 80-х годов успел сложиться наиболее индустриальный по своему характеру сельскохозяйственный комплекс, по мощности существенно превосходящий совокупное сельское хозяйство Эстонии, Латвии и Литвы. Феномен Беларуси выражен и в том, что этот сельскохозяйственный комплекс сохраняется до сего дня, и не видно оснований, по каким он мог бы испытать серьезный кризис. Теоретически таким основанием
Шевцов не страшится задать жесткий вопрос: а есть ли вообще белорусы? Не страшится и приводит весомые аргументы в пользу положительного ответа: они есть! Их национальная идентичность сохранялась, веками прогибаясь то под одной, то под другой внешней силой, сохраняясь как «тутэйшесть», прочная укорененность в здешней земле. Это оптимальный вариант идентичности, когда национальное начало тождественно государственному – европейский вариант, и потому широчайшее использование русского языка, конституционно закрепленное в государственном двуязычии, нисколько ему не препятствует. Для многих читателей будет неожиданностью белорусское хитросплетение конфессий, еще большей – неудержимый, как доказывает автор, рост протестантизма, вследствие чего есть все основания ожидать, что через поколение-два в Восточной Европе утвердится по преимуществу протестантская страна в границах светского государства.
К феноменальным сторонам Беларуси справедливо отнести и ее индустриализацию позднего советского времени, во многом случившуюся в результате лоббизма со стороны влиятельных «партизан» в Москве, и ее судьбу в постсоветское время – хотя применительно к этой стране выражение «постсоветская» вряд ли вполне оправданно. Если крупная промышленность прибалтийских республик исчезла, а в большинстве стран Восточной Европы она многократно ужалась, то белорусские промышленные гиганты не только уцелели, но с 1996 года демонстрируют устойчивый рост. Множество таблиц, которыми Шевцов оснастил книгу, иллюстрирует этот белорусский феномен: вопреки всем рекомендациям Международного валютного фонда или Всемирного банка без займов на Западе машиностроение и нефтехимия республики крепко стоят на ногах. Они, нисколько не реформируясь внутри, нарастили централизацию управления, разучив при этом правила игры на внешних рынках. Заметим, что автор лишь мимоходом обозначает главное основание белорусского феномена – льготные цены на российские нефть и газ, товарные взаимозачеты между Россией и Беларусью в пользу последней, рост доходов от роста мировых цен на энергоносители и продукты их переработки.
До некоторой степени автор прав: практически такие же условия существовали (по сей день все еще существуют) для иных соседей России, но и политический, и экономический результаты совсем иные. Волей-неволей приходится признать, что именно Беларусь сумела извлечь наибольшие выгоды из последовательной ориентации на Россию как источник собственного благополучия. И произошло это благодаря политике, начатой еще Кебичем и лишь развитой Лукашенко как прямыми выразителями интересов крупной белорусской индустрии – ее директорского корпуса и ее трудовых коллективов. Впрочем, нельзя не отметить и значение обратной связи: крупные белорусские предприятия, в советское время назначенные на роль замыкающих в технологических цепочках, в немалой степени способствуют удержанию на плаву (и, заметим, консервации в старых управленческих формах) немалого количества российских заводов.
Особым достоинством книги является глубина подхода автора к феномену Чернобыля в его трагической многоаспектности. Россия была существенно задета чернобыльской аварией – больше, чем Украина, хотя куда менее «эффектно» (известно, что город Припять превратился в туристический объект, привлекающий немало западных туристов, ищущих острых ощущений). Однако, несмотря на периодический всплеск внимания СМИ к бедам российских ликвидаторов и переселенцев, в нашей коллективной памяти Чернобыль погрузился в прошлое. Иначе в Беларуси, где последствия катастрофы, случившейся не там, а в соседней Украине, перепахали судьбы как минимум трети населения, перестроили систему расселения, ввязали каждую пядь небольшой страны в глобальный контекст. Шевцов рассматривает все стороны национальной трагедии, породившей новый феномен – чернобыльский социум, экономические, культурные, этические, наконец, политические последствия его возникновения, действие которых растянется еще на десятки поколений.
После прочтения этой книги отпадает множество вопросов. Становится понятно, почему топчется на месте процесс формирования Союзного государства – дело отнюдь не в непоследовательности президента Лукашенко. Напротив, это вполне последовательная политика нового, нетрадиционного белорусского национализма: быть вместе с Россией ровно настолько, насколько это выгодно белорусской элите, которая представлена директорским корпусом и чиновниками лукашенковского призыва, не без основания отождествляющими эти свои интересы с интересом национальным. Эта политика поддерживается реальным, подавляющим большинством граждан республики, и потому скорее всего Союзное государство так и будет пребывать в состоянии привлекательной идеи. Раствориться в России в Беларуси не хочет никто, и иллюзий по этому поводу быть не должно. Становится понятно, почему ни остатки давней националистической оппозиции, которая подпитывается старой эмиграцией, ни интеллигентские кружки, исповедующие западный вариант демократических представлений, ни противники Лукашенко на Западе и отчасти в России в обозримой перспективе шансов не имеют.
Книга Шевцова чрезвычайно интересна тем, что убедительно демонстрирует: в Европе возник новый субъект большой политики. Его устойчивость обеспечена как стратегической позицией «привратника» у коридора Запад – Восток, так и выгодным соседством с Россией. Этот феномен не осознан в достаточной степени ни в Брюсселе, ни в Вашингтоне, ни в Варшаве или Киеве, где сама белорусскость привычно ставится под сомнение. Ни, скажем прямо, в Москве, где субъектность Беларуси не осмыслена конструктивно-критическим образом по сей день.
Вячеслав Глазычев,
профессор