Объект насилия
Шрифт:
Я рассмеялся:
– Его не знаю даже я сам. Выяснить как-то все недосуг. Впрочем, я им не пользуюсь.
На плазменной панели хорошенькая корреспондентка (незнакомая мне – скорее всего, стажерка) брала интервью у толстого лысого борова (где-то его уже видел, но где именно, не припомню). Экраны мониторов, на которые скоро начнет поступать сигнал с наших скрытых камер, были пока безжизненно серы.
Никита дозвонился до Квачкова, напрягал его:
– Поторопитесь! Метро закрывают через десять минут.
Ольга из своей кельи нахально врезалась в резервный канал:
– Раз, два, три… Цы-цы-цы… Со-си-соч-ная… Проверка связи… Как рабочий настрой, господа? Доложите.
Я нажал на кнопочку на селекторе. Пробурчал:
– Нормально, старушка. Звук просто супер. – И опустился на свой «электрический стул».
Никита оставил в покое Семена, положил трубку и обернулся ко мне.
– Они приехали. Начинают. Василиса спросила, не появился ли ты. Я сказал, появился. Она сейчас тебе позвонит.
И тут же в кармане ожил мобильник. Девочке с едко – лило… со светлыми волосами не терпелось сказать мне парочку ласковых.
Ну что ж, попробуй.
– Привет, – бесцветным голосом поздоровался я.
– Зайка, черт побери!!! – в отличие от меня Василиса прямо-таки фонтанировала эмоциями. – Ты где пропадал?!! Почему отключена трубка?!! Я уже собралась объявлять тебя в розыск!!!
«Пока еще „зайка“», – не без удовлетворения отметил я. И спокойно поставил свою боевую подругу в известность:
– Я спал.
– Что, шестнадцать часов? – Василиса щедро приправила этот вопрос изрядной порцией желчи. Но тут же поспешила взять другую тональность. – За-а-айка! Ты злишься?
– Не понял?
– Ты злишься, я спрашиваю?
– В смысле?
– На меня… злишься?!!
– С чего бы?
Василиса взяла короткую паузу. Пришла к выводу, что огромным желанием разговаривать с ней я не горю,
– Не злишься, и ладно. Это-то я и хотела узнать. Включаю камеру. Как сигнал?
Один из мониторов ожил, на экране нарисовался забитый, несмотря на поздний час, легковушками Московский проспект.
«Сегодня же воскресенье, – вспомнил я. – Люди все еще возвращаются с дач».
– Нормально, детка. Удачи. – Угу.
На втором мониторе появилась картинка с камеры Квачкова: спуск в подземный переход, возле которого сосредоточенно прячет в сумочку свой телефон только что закончившая разговор со мной… белобрысая!!! Василиса.
Я не сдержался и громко хмыкнул.
Вот уж никогда не подумал бы, что прическа может настолько изменить человека!
– Как тебе? – на этот раз не оборачиваясь, даже не прерывая своего занятия (в этот момент он активно елозил мышкой по коврику), поинтересовался Никита. – Девочка-одуванчик.
– Мда-а-а… Беззащитная скромница-старшеклассница, мечта педофила, – пробормотал я. – Не захочешь, а изнасилуешь. Начинаем!
Девочка-одуванчик с двумя светлыми хвостиками принялась спускаться в переход.
Экстерьерная камера, поймав в кадр ее обтянутую топиком спинку, последовала за ней.
Никита кликнул мышкой, и на экранах всех телевизоров, принимавших в этот момент канал НРТ, появилась бегущая строка: «ВНИМАНИЕ! В ТЕЧЕНИЕ БЛИЖАЙШИХ ПЯТИ МИНУТ ОЖИДАЕТСЯ ПРЯМОЕ ВКЛЮЧЕНИЕ „ОБЪЕКТА НАСИЛИЯ“! ВНИМАНИЕ! В ТЕЧЕНИЕ БЛИЖАЙШИХ ПЯТИ МИНУТ НАША ПРОГРАММА МОЖЕТ БЫТЬ ПРЕРВАНА ДЛЯ ПРЯМОГО ВКЛЮЧЕНИЯ „ОБЪЕКТА НАСИЛИЯ“…»
Объект насилия тем временем достиг конца лестницы, свернул за угол, и тут же в объектив скрытой камеры попала группа подростков – человек восемь-десять, – топтавшихся в переходе.
Я откинул крышечку на мобильнике, вызвал из памяти номер Василисы. Сейчас, как только она поравняется со своими будущими насильниками, у нее зазвонит телефон…
Вот тогда-то все и начнется!
«ОБЪЕКТ НАСИЛИЯ». ДЕВОЧКА-ОДУВАНЧИК С ДОРОГИМ ТЕЛЕФОНОМ
У мобильника на удивление громкая полифония. Или в подземном переходе замечательная акустика. Как бы там ни было, а мотив «Вспышки в ночи», вдруг раздавшийся из сумочки, которую прижимает к себе локотком хрупкая светловолосая девочка, заставляет нескольких маргинального вида тинэйджеров дружно повернуться к ней. Ничуть не смущаясь тем, что привлекла к себе внимание, девочка замедляет шаг, достает телефон и принимается сосредоточенно вглядываться в настолько большой и яркий дисплей, что богатство его красок можно легко оценить даже в экстерьерную камеру, с которой сейчас и поступает картинка в эфир.
– Да, бабушка… Уже выхожу из метро… Ну сколько мне надо, чтобы дойти до тебя? Двадцать минут… Целую, до встречи. – Василиса засовывает телефон в сумочку и легкой беспечной походкой продолжает свой путь. Сегодня на ней вместо туфель на каблучке выглядывающие из-под широких клеш розовые кроссовки – единственное изменение в гардеробе объекта насилия по сравнению с прошлым эфиром.
Двое субтильных парнишек из тех, чье внимание только что привлекла «Вспышка в ночи», обмениваются быстрыми взглядами. Этого им достаточно, чтобы и без слов понять друг друга. Они отделяются от компании и, старательно изображая полнейшую отстраненность от мира сего, отправляются следом за Василисой. Девочка-одуванчик со светлыми волосами уже успевает свернуть за угол и скрыться из кадра камеры Квачкова, а ее преследователи достигают конца перехода, когда их догоняет еще один подросток, явно намеренный тоже поучаствовать в экспроприации телефона. Но хвосты обрубаются! Третий лишний без церемоний удостаивается поджопника и, несолоно хлебавши, возвращается назад. В какой-то момент его серая осунувшаяся рожица возникает крупным планом в объективе камеры Квачкова. Мальчишке на вид лет пятнадцать, не больше. Судорожно кривя бесцветные губы, он что-то злобно бормочет себе под нос. Похоже, что сегодня этот несчастный без привычного дозняка, и его уже начинает ломать.
«Как собаки! – раздается за кадром Олъгин голосок. – Как стая беспризорных дворняжек, пытающихся поделить текучую сучку и в это время представляющих угрозу для окружающих! Вот только собачьих стай в городе не так уж и много. Компании же отмороженных молокососов, озабоченных поисками бабла на наркотики, сейчас на каждом шагу. В любой момент, в любом месте, любой не депутат и не губернатор, а рядовой гражданин, пользующийся общественным транспортом и не имеющий денег на телохранителей, рискует подвергнуться нападению выродков, уже давно утративших человеческий облик и превратившихся в опасных животных. Только что эти животные очень неосмотрительно выбрали в качестве жертвы нашу актрису, позарились на ее дорогой телефон. Поглядим-поглядим, что из этого выйдет…»
«Только бы не начала сейчас трепать языком про свою монаршую волю и концлагеря для убогих! – напрягаюсь я, наблюдая по плазменной панели за Василисой, беспечно дымящей на ходу сигаретой. Выдерживая дистанцию метров в пятьдесят, за объектом насилия настойчиво следуют двое приговоренных нами подростков. – Тому, третьему, которому дали пинка и не взяли с собой, повезло. – Самое страшное, что этого сопляка ожидает в ближайшее время, это ломки. А вот его дружки сейчас двигают тощими задницами прямиком в западню, где, по словам Ольги, „прежде чем передать их милиции, им сначала прочистят мозги… и не только мозги“».
«…моя б монаршая воля, сослала бы всех этих убогих в лечебно-трудовые лагеря, где они уже не представляли бы угрозы обществу, да и у них самих появился бы шанс не отойти в мир иной раньше времени и вернуться к нормальной жизни. – Мои опасения оправдались! Ольга не смогла избежать искушения завести в эфире любимую пластинку. – А всех торговцев проклятым зельем я, не мудрствуя лукаво, отправила бы на виселицу. Как в Сингапуре. Или в Китае. Вот только, увы, мы не самостоятельный и могучий Китай.»
– Она сдурела! – поворачивается ко мне Никита: в глазах растерянность, на чисто выбритой верхней губе капельки пота. – В какие дебри ее понесло?!!
– Не знаю. – Я резко толкаюсь ногой, подкатываю на своем «электрическом стуле» к селектору и начинаю судорожно жать на кнопку напротив Ольгиного канала. – Идиотка!
«…наконец сделать выбор: десятки тысяч несчастных старух, лишившихся своей жалкой пенсии по дороге с почты домой, постоянный страх обывателей, опасающихся лишний раз выйти из дома, и миллионы сожженных наркотиками жизней, или одобрительный взгляд гуманитариев-демократов из благополучных Бельгии, Австрии или Швейцарии. Что важнее?!! Не пора ли решать?» — заканчивает свой экскурс в политику антиглобалистка Оленька, отключает микрофон и наконец отзывается на мой настойчивый вызов:
– Забродин, ты?
– Что за митинг, старушка?!! Чё ты несешь?!!
– Извини, зарапортовалась. Больше не буду, – как ни в чем не бывало, мурлыкает Ольга: – Не знаю, что на меня нашло. Просто я ненавижу всех эти зомби…
– Они больные! Они несчастные! – перебиваю я.
– И ты туда же, Забродин, – разочарованно вздыхает Оленька и вдруг с той же яростью, как и три дня назад, когда в эфире обращалась в Нумератору («Слушай меня, кровавый ублюдок!») выплескивает: – Ненавижу и этих больных, и тех, кто их сделал больными! Ненавижу всех, кто имеет какое-то отношение к этому зелью! Когда-нибудь я тебе расскажу, почему.
Не сложно представить, что это будет за история. Их тысячи, до мелочей похожих одна на другую: про сына (брата, мужа, жениха, друга), подсевшего на иглу и в одночасье сгубившего жизнь не только себе, но и ближним.
– Ладно, расскажешь, старушка. Потом. А сейчас не забывай, что ты в эфире. И держи себя в руках. Ты в порядке?
– Все нормально, Забродин, – бодренько отвечает ведущая. – Я же сказала, больше не буду.
Василиса уже свернула с проспекта во дворы, неторопливо идет по тропинке, наискосок пересекающей заброшенное футбольное поле. Двое сопровождающих ее подростков пока не проявляют никаких признаков активности. Впрочем, немудрено. Вокруг слишком много свидетелей. Как я и предполагал, во дворах полным-полно собачников. Да и не только их. Хватает и просто праздно гуляющей публики.
– Урезаемся на пятьдесят секунд, – дает команду Никита, дотягивается до селектора и вызывает ведущую.
– Забродин, ты? – сразу же отзывается Ольга.
– Зол на тебя Забродин! Так что придется общаться со мной. Значит, так. Сейчас, пока ничего интересного, сократим отставание с минуты до десяти секунд. Предупреди телезрителей.
– Ладно, предупрежу. – Ведущая произносит эти два слова так, словно соглашается сделать Никите огромное одолжение. И уже через несколько секунд по эфиру разносится ее ангельский голосок:
«Вы привыкли уже, дорогие мои, к тому, что сюжеты „Подставы“ мы стараемся демонстрировать если и не в режиме реального времени, то с минимально возможным отставанием от прямого эфира. Формат „Объекта насилия“, увы, не позволяет и в нем столь же строго следовать этому правилу. Сюжеты приходится начинать с довольно солидным зазором по времени. Как, например, сегодня, когда мы вышли в эфир с отставанием от режима он-лайн ровно в минуту – именно эту цифирку вы сейчас видите в углу экрана. Сейчас, пока супостаты не спешат нападать на нашу актрису, у нас появляется замечательная возможность сократить эту минуту до десяти секунд. Мы просто удалим из эфира пятьдесят секунд скучнейшего действа…»
– Денис, чего ты сегодня с ней делал такое? – втыкает в Ольгу дежурную иголку Никита. – Плетет какие-то словесные кружева. Я в них запутался. «Ровно минута… пятьдесят секунд… десять секунд…» – принимается передразнивать он.
Но я его обрываю:
– Прекращай гнобить Олю, дружище. Что бы мы без нее делали?
А в углу плазменной панели тем временем отметку «+ 1 мин» сменяет «+ 10 с».
Василиса идет уже не через бывшее футбольное поле, а по плотно заставленной припаркованными на ночь машинами асфальтированной дорожке между двумя пятиэтажками. Ее преследователи по-прежнему не проявляют активности, разве что сократили дистанцию метров до тридцати.
Они не торопятся – слышали ведь, что до бабушки Красной Шапочке идти через лес аж двадцать минут. Пока же минуло не более десяти. Так что никуда не денется, крошка.
И их ничуть не волнует, что их жертву может насторожить то, что следом за ней от самого метро тащатся два весьма подозрительных типа. Беспечная девочка-одуванчик с двумя светлыми хвостиками ни разу не обернулась. Идет себе, курит, ни о чем не беспокоится. Дважды ей кто-то звонил, она доставала из сумочки свою дорогую игрушку и на ходу обменивалась с собеседником несколькими словам («…Ага… Хм. Двое телят. Я их похороню… Пока прямо. Надеюсь, найдется что-нибудь подходящее»).
Откуда несчастным гоблинам знать, что это держащиеся поодаль телохранители кратко докладывают текущую обстановку: мол, пока все спокойно, два чувака не торопятся, нападут, скорее всего, когда вокруг не будет людей; так что, красавица, давай-ка ищи подходящее место.
А подходящее место уже вот оно, впереди. До него всего метров пятьдесят, если не меньше. Справа белый бетонный забор, слева небольшой пустырь, превращенный в стихийную свалку, на которой старые автопокрышки живописно соседствуют с насквозь проржавевшим кузовом легковушки и кучами строительного мусора. Между забором и свалкой тропинка. И вокруг ни души.
Глупенькая Красная Шапочка направляется как раз туда, на ходу опять доставая из сумочки заигравший «Вспышку в ночи» телефон. Данила снова докладывает обстановку. Не надо обладать чрезмерно развитым воображением, чтобы представить, что он сейчас говорит.
«Приготовься, Васюта. Эти двое ускорили шаг. До тебя метров двадцать… Пятнадцать… Побежали! Нападают! В сторону!!!»
Один из злодеев, наверное, так и не понял, как это вышло, что он промахнулся. Собирался с разбегу врезать девчонке ногой. Ошарашить неожиданным нападением сзади! Сбить ее с ног. Но как раз в момент удара она резко шарахнулась в сторону – так, словно увидела, что ее атакуют.
А ведь эта соска даже ни разу не обернулась! Еще секунду назад беспечно болтала по телефону, и вдруг… Не на затылке же у нее глаза, в самом-то деле!
Неожиданно угодивший ступней вместо спины, обтянутой оранжевым топиком, в пустоту грабитель не удерживается на ногах и с размаху прикладывается локтем к утоптанной до каменной твердости тропинке. Рука неудачно подворачивается, и тинейджер тоненько взвизгивает от боли. Его приятель в этот момент пытается достать до личика девочки кулаком. Но сволочная сопля лишь радостно хмыкает, отступает на шаг и вдруг хлестко бьет ногой своему противнику в пах. И, чуть склонив набок светловолосую головку, принимается с интересом наблюдать за тем, как только что метивший ей в челюсть подонок, судорожно втянув в себя воздух, сгибается от боли.
Режиссер переключается с экстерьерной на камеру, скрытую в Василисиной сумочке. В кадре на пару секунд возникает искаженное гримасой лицо паренька – выпученные глаза, распахнутый в немом вопле ротик с редкими нездоровыми зубами. Потом изображение дергается, и от «вида изнутри» потасовки режиссеру приходится отказаться. На плазменной панели вновь картинка с камеры Квачкова.
Василиса, вдоволь насладившись жалким видом поверженного одним ударом противника, деловито приступает к основной части экзекуции – заломав мальчику с отбитыми яйцами запястье, вынуждает его опуститься на четвереньки и принимается с большим удо-вольствием возить бедолагу физиономией по тропинке, при этом ничуть не стесняясь помогать себе в этом деле ногами.
В это время второй охотник за трубками, стоя рядышком на коленях, нянъкает поврежденную при неудачном падении руку. Притом, поврежденную, похоже, серьезно.
Ему сейчас нет никакого дела до страданий приятеля, полминуты назад утратившего свое мужское достоинство и уже успевшего раскровянитъ себе рожу.
Ему уже не нужны нарядные телефоны и беззащитные на первый взгляд Красные Шапочки, беспечно вышагивающие по узким тропинкам в гости к бабушкам.
Ему вообще ни до чего!
Для того, чтобы вывести этого неуклюжего перца из строя, Василисе не пришлось прилагать никаких усилий. Она всего-навсего сделала один-единственный шаг в сторону. Кто б мог подумать!
– Денис, эта сцена тебе ничего не напоминает? – не отрывая взгляда от плазменной панели, спрашивает Никита.
– Дешевенький сериал про новорусскую суперменку?
– Почти отгадал. Я подумал об индийском боевике про мстительницу-сиротку, вершащую правосудие над двумя негодяями. – Никита оборачивается и, состроив на лице задумчивую гримасу, озабоченно качает головой: – А ведь нам не поверят, что это не постановка.
«Пожалуй, он прав. Не поверят, – наблюдаю я за двумя горе-грабителями и лихо расправившейся с ними девочкой-одуванчиком. – Сценка словно сварганена по одному из шаблонов индийской „Фабрики Грез“ – тому, который достают с полки, чтобы показать, что добро всегда торжествует над злом, а положительные герои неизменно берут верх над героями отрицательными. Какой-то дешевкой, наигранностью веет от нашего сегодняшнего сюжета. Что за дерьмо? Ну почему у нас никак не получается с этим чертовым „Объектом насилия“?!!»
Василиса наконец приходит к выводу, что мерзавцу, метившему кулаком ей в лицо, удара в пах и напрочь разбитой витрины в качестве наказания вполне достаточно. Предоставляя страдальцу возможность немного прийти в себя, полежав на злополучной тропинке, она оставляет в покое его запястье и обращает взор на продолжающего отстраненно страдать на коленях второго тинейджера.
«Только бы не вздумала его добивать! – беспокоюсь я. – Вряд ли это украсит ее в глазах телезрителей».
Но Василиса не настолько глупа, чтобы допускать такие ошибки. Весьма хладнокровна, чтобы не опьянеть от адреналина и не утратить трезвый рассудок. И достаточно великодушна, чтобы уметь миловать тех, кто ради очередной дозы наркотика готов ее искалечить.
Она оставляет сопляка с поврежденной рукой в покое и поворачивается к снимающему ее метров с восьмидесяти Квачкову. Ослепительно улыбается. Весело подмигивает в камеру. Со ставшей уже ее фирменным знаком кокетливостью выставляет перед собой ладошку и приветствует телезрителей одними лишь пальчиками.
– Привет. – Это первое слово, произнесенное ею с того момента, когда она разговаривала по телефону с Данилой. Двоих напавших на нее сопляков Василиса метелила в полном молчании.
«Будем надеяться, что усилиями нашей команды двое опасных животных выведены из строя и какое-то время не будут представлять угрозу для старушек и маленьких девочек. Увы, только двое, а это ничто в безбрежном море безмозглых подонков, ежедневно выходящих на охоту на улицы Питера…» – завершает сюжет Ольга.
Василиса тем временем, бросив прощальный презрительный взгляд на продолжающих обниматься с тропинкой молокососов, разворачивается и, беспечно помахивая сумочкой, направляется прямо на экстерьерную камеру. Трудовая ночь для нее не окончена, предстоит дальняя прогулка по Московскому проспекту и, возможно, еще одна (а то и не одна) стычка с супостатами.
Девочка-одуванчик со светлыми волосами продолжает гулять по ночному Санкт-Петербургу, и на пути у этой крошки, внешне такой беззащитной, такой притягательной для всякого рода злодеев, лучше не становится.Если, конечно, вы не всесторонне положительный Миша.
«Будь он неладен!» – в очередной раз ревниво фыркаю я, поднимаюсь со своего электрического стула и, пользуясь затишьем, отправляюсь к Ольге пить кофе.
А то чего и покрепче.
А то и кое-чем еще заниматься помимо того, чтобы пить.
На столе, скажем.
Сдвинув в сторону дорогой микрофон. * * *
До утра Василисе повезло нарваться еще разок. На двоих пьяных балкар. Не болгар, а именно балкар, спустившихся в Северную Пальмиру из забытых Аллахом кавказских аулов и возомнивших, будто им, горным орлам, с недотепами русскими позволительно все.
Сначала они с невообразимым акцентом втирали одинокой симпатичной девчушке, насколько они круты: бодяжат в каком-то подвале винище, развозят его по магазинам на своих «Мерседесах» и имеют с этого бизнеса в месяц по десять тыщ (конечно же, баксов) каждый.
«..Десять штук баксов в месяц, это, признаться, немало, – ехидничала в эфир Латынина. – На хлебушко хватит. Но, к сожалению, для покупки новой обуви и новых штанов такой ничтожной суммы далеко недостаточно…»