Объекты в зеркале заднего вида
Шрифт:
Ну и пиндосы, конечно, все до единого знали, как Рой потерял лицо и приобрел взамен новое. И передавали эту народную мудрость из поколения в поколение: не надо быть плохим, надо быть хорошим.
Кен Маклелланд был хорошим от рождения.
Рой Калиновски так и остался плохим.
Кен понял, что завод – форменное гнилое болото, только когда успел вымазаться в тухлятине по уши. С конвейера это за год не разглядишь, угол зрения не тот. У нас на конвейере первый год вообще весело и даже прикольно, особенно если подберется хорошая команда. Есть куда расти, есть к чему стремиться, ты еще не получил квалификацию С2, с которой начнаются приличные деньги, и не купил свой первый цитрус по льготной цене. Все только начинается. На тебя пока не писали доносов, толком не пиндосили и не доставали эффективностью. С тебя и не спрашивали по полной. Ты еще личинка слесаря-сборщика.
Подожди, всему свое время.
Для Кена это время наступило, когда он надел костюм вместо рабочей куртки. Все вдруг стало очень серьезным. Пришлось делать жесткие выводы из того, что видишь, и принимать крутые решения.
А ведь Кен не только в девушках хронически запутывался, потому что всех любил; он вообще плыл по течению. Джейн была права: у него все получалось легко – правда, она не хотела понять, отчего так. А его несло мутным потоком вместе с тонущими бутылками. Умный парень Кен очень рано достиг того состояния русской нирваны, когда все-все понятно и сама бутылка уже есть сообщение. Он поэтому и из Америки сбежал. Он поэтому меня уговаривал идти на завод.
Я долго плыл по течению и не мог понять, отчего мне так плохо. А ему-то было хорошо.
Пока тоже не стало плохо. Пока он не понял, что застрял на заводе очень надолго и уже потерял слишком много времени. На заводе процветал идиотизм, и шла жестокая конкуренция за звание самого зубастого идиота, и надо было или включаться в нее, или сразу признать свое поражение.
Проигрывать он не умел. Играть не хотел.
В институте Кен выбрал специальность «культура производства», потому что ему понравилась идея эффективности как способа приведения мира в порядок. А еще это была интересная молодая профессия, компания ее фактически сама выдумала. С философией эффективности носились, как с новой религией. В Департамент отбирали самых мозговитых и по-хорошему отмороженных, для кого нет нерешаемых задач. В штаб-квартире «культура» уже проявила тенденцию нагибать всех, до кого дотянется, – и у нее получалось. Если дальше так пойдет, она скрутит всю планету в бублик и сделает ей хорошо. И будет всем счастье, и этого добьется Кен. Есть повод напрячься.
У нас в немытой России, гиблой второсортной стране, «культура» вынужденно занималась нагибанием рабочего класса на рабочем месте, бессмысленными совещаниями, нелепыми внедрениями и просто выла от тоски. Провинциальный завод обязан давать продукцию и не должен выдрючиваться. Поэтому «культуре» оставили полицейские функции, а креативные – заморозили. Весь креатив она тратила на то, чтобы подсидеть друг друга. Победитель уезжал в Америку и там наконец-то мог реально заняться тем, чему учился и что любил: эффективностью.
Кен не был готов к такому раскладу, когда структура, рожденная, чтобы продвигать рациональные решения и побеждать идиотизм на производстве, сама культивирует идиотизм на производстве, которое эту структуру породило, чтобы та побеждала идиотизм.
Так могли себя вести только настоящие идиоты. Кен чуть не запил с перепугу, но уже на второй день загула случайно встретил Риту Калиновски, и они разговорились. Раньше она не принимала Кена всерьез, потому что была старше на целых шесть лет, но юноша вырос, заматерел, и теперь это оказалось всего каких-то шесть лет. Рита была хорошая, и запой не удался. А вот с идиотами надо было что-то решать.
В «отделе культуры» собралось пятеро идиотов, включая Кена: трое менеджеров, такие мальчики на побегушках, старший менеджер, который их направлял и координировал, и начальник (в будущем году на пенсию), который ничего не делал, но за все отвечал бы, если бы его кто спрашивал. Калиновски, например, не спрашивал, ему было не до того – он, как всегда, решал задачи космического масштаба и такой же значимости. Только сменил ориентацию. С тех пор как животворящие звездюли преобразили Роя, он начал все больше и больше интересоваться практическими аспектами корпоративной этики. Со временем он подмял эту область «культуры» под себя и теперь никого к ней близко не подпускал, а отделу милостиво доверил решать вопросы технической эффективности.
Поскольку эффективность на заводе была не техническая, а долбаная, выходило, что Калиновски у нас местный Великий Инквизитор, хранитель тайн и вершитель судеб, а пятеро «культуристов» – даже не идиоты, а вообще дурилка картонная для имитации деятельности пятерых идиотов ради отчета в штаб-квартиру.
Оживляло ситуацию то, что в следующем году после третьего квартала начальник этой богадельни наконец-то удалялся на заслуженный покой, старший менеджер занимал его место, а один из троих рядовых садился в кресло старшего.
Вариантов у Кена было два: либо забить болт на службу и погрузиться в личную жизнь, благо Калиновски пропадал на работе, либо вступить в игру «кто кого запиндосит».
Официально игра называлсь «программа лояльности молодых специалистов». Кен оказался единственным из молодых специалистов, кто в ней не участвовал. Более того – он про нее не знал! Хотя влезть в игру и распихать там всех локтями ему было раз плюнуть, с его-то способностями и выучкой.
Как грамотно натасканный «культурист», он умел составлять психологические карты коллектива, писать всякие представления и справки по улучшению морального климата, запудриванию мозгов рабочим, поощрению клоунов и увольнению еретиков. Это была составная часть обеспечения эффективности. Сами «культуристы» внутри профессии делились на «техников» и «этиков». Не жестко: просто одни предпочитали курировать больше технологические вопросы, а другие, у кого склонность к решению психологических задач, – в основном этические. Кен был прирожденный «техник», а этику на заводе приватизировал Калиновски. И хотя должность Кена предполагала, что он будет страдать этой фигней тоже, в действительности он мог «этику» трогать по минимуму.
Каково было его удивление, когда он узнал, что за этикой на заводе следит каждый второй, и за это начисляются очки, и уже по очкам принимаются решения о продвижении молодых талантов, и набираются очки самыми беспардонными способами. И курирует всю эту хренотень – здравствуйте, я ваша тетя – милейший парень Рой Калиновски.
Бывший фанатичный «техник», Рой теперь элементарно боялся, до дрожи в коленках, пиндосить рабочих на конвейере, но кого-то ведь ему надо было пиндосить. И он взялся за тех, кто уж точно не побьет его. Учел прежние ошибки. Выбросил кнут и действовал исключительно пряником. Точнее, создал такую схему, в которой кнута вовсе не было – молодые управленцы сами бежали сломя голову за вкусняшкой под названием «власть».
Кена чуть не стошнило, когда ему рассказала про эту веселую игру Машка Трушкина, которая нынче с целью сближения культур и укрепления мира во всем мире спала с каким-то пиндосом, а тот оказался болтлив и ни во что не ставил Кодекс корпоративной этики. Иногда он Машке надоедал, и та вспоминала, что давно не ходила в гости к Кену – а тот не сопротивлялся, потому что Тру была хорошая. И, в общем, Тру зашла, а потом сообщила интересную новость.
– Ты только в городе не болтай, – сказала она, – я это хочу приберечь на будущее. Но тебе полезно знать, в каком гадючнике работаешь. И, кстати, неплохо бы проверить инфу, вдруг моя пиндосина завирает.