Объекты в зеркале заднего вида
Шрифт:
Любимыми мальчиками для битья у Роя были тим-лидеры – с кого можно спросить оптом за действия целой бригады, а бригада – это такой сложносочиненный организм, в котором всегда найдутся отклонения от нормы. Хотя он и рабочими не брезговал, и мастерами участков не пренебрегал, и начальника цеха мог осчастливить вниманием по самые гланды, и линейного технолога мимоходом озадачить. Да чего там наши туземцы, криворукие по умолчанию, и их аборигенные начальники, с рождения недоумки, – от него пиндосы стонали.
Кто не видел Калиновски до терапии – просто не верил, что этот пупсик мог быть кошмаром всего завода. Я тоже не видел – и не верил, а зря.
Цеплялся Рой к народу из самых лучших побуждений, ради эффективности, но делал это настолько топорно, что восстановил против себя весь линейный стафф. Те, кто помнил, «как это было при Дональде» – когда такой же парень в галстуке мог попросить разрешения занять твое место на пару циклов и своими руками показывал, на чем ты теряешь секунды или отчего тебе неудобно, – плевались Рою вслед. Он обладал редкой способностью глядеть на производственников сверху вниз с высоты своего грандиозного теоретического знания технологии и делать замечания самым оскорбительным тоном.
Заводчане на тот момент твердо знали, что они все делают хорошо и правильно, собирают лучшие в мире цитрусы, побеждают в соревновании, и так далее. Главное – держать темп, и нас никто не переплюнет. Мы пережили борьбу за укрепление дисциплины, мы со свойственной нам лихостью освоили Кодекс корпоративной этики, да ты нас теперь ядерной войной не напугаешь. Только не мешай дирекции имитировать бурную деятельность, а всем остальным – производить автомобили. Мы пиндосим, жрать не просим.
И тут приехал умник – интеллектуал, ядрена матрена, – из самого Департамента культуры производства. Департамент – это не хухры-мухры, туда кого попало не берут. Радуйтесь, провинциалы, вам несказанно повезло, он вас научит у станка стоять.
Вообще, кто его знает, этого Роя, что ему сказали, отправляя в глухую провинцию, – может, это самое и сказали, чтобы не думал, будто сослан в немытую Россию навечно. А то вдруг повесится.
Проникнувшись важностью своей миссии, Калиновски обозрел сборочную линию и сразу понял, какие тут скрыты бездонные резервы для продвижения культуры в массы. Штаб-квартира правильно сделала, прислав его сюда: производственники все испортили, и особенно они испортили людей. Русский стафф был непростительно разболтан. Он неправильно стоял, неправильно сидел, неправильно глядел и не с той ноги шагал. Он двигался неритмично, то слишком быстро, то слишком медленно, а если приглядеться, можно было заметить рабочих, которые чесали в затылке, подтягивали штаны, даже совали руки в брюки и разглагольствовали – кстати, наверняка ругали пиндосов, чего еще от них ждать.
Все менеджеры компании действительно начинали сборщиками, и Калиновски тоже. Он пробыл на сборке аж целый месяц и «понять конвейер» просто не успел. Иначе он знал бы, что сборка – искусство возможного, поиск компромисса между теорией и практикой. Иногда там нарушают технологию, чтобы не нарушить технологию, и делают странные телодвижения, чтобы все было зашибись.
Рой пошел бороться за эффективность на ровном месте – бороться с теми, кто был куда эффективнее его. Они все, как на подбор, оказались не только раздолбаями, но еще и грубиянами, поэтому каждая встреча с Роем заканчивалась штрафом по-любому. От него бы прятались, да на конвейере некуда.
За несколько месяцев Калиновски стал на заводе ходячим жупелом и олицетворением той фольклорной пиндосской морды, которой русские ура-патриоты запугивают своих детей. Заводской «отдел культуры» не знал, куда со стыда деваться. Это были, конечно, не такие артисты, что в команде Дональда – своих-то он забрал, – но вполне вменяемые люди под управлением заслуженного старого перца, который нарочно остался в России высиживать пенсию. Нашел себе тихую гавань, называется, а тут приперся Калиновски и устроил морской бой.
Его нельзя было подпускать к живым людям в принципе. Жалко, в Департаменте не догадались выделить ему отдельную конуру – сидел бы там, занимался теорией, авось и выдумал бы что-нибудь нетривиальное… Рядом с Роем худшие из ссыльных пиндосов смотрелись выигрышно. Да, они задирали носы перед русскими специалистами, особенно перед молодыми, а с рабочими общались строго через мастеров, чтобы не уронить свое достоинство беседой с низкоранговой аборигенной особью. Очень любили фразу «не моя проблема» и могли пожаловаться, что ты их не приветствовал, когда к тебе подошли со спины. Их улыбки не предвещали ничего хорошего. Зато они держали четко обозначенную дистанцию между собой и простым русским папуасом. Давали понять, что у них своя жизнь, менеджерская, а у тебя своя, тараканья. И если ты сам не подставишься, когда их благородия шествуют мимо, – тебя не раздавят. Они сделали тебе одолжение, приехав в немытую Россию, а ты цени это и не напрягай серьезных людей, то есть не подставляйся.
Калиновски не задавал дистанцию, наоборот, сократил ее до нуля. С равным омерзением на симпатичном лице он делал выговор начальнику цеха и рядовому слесарю, по равно ерундовым поводам. Рой был занудой и буквоедом. Он мог битый час стоять у человека над душой, фиксируя его на планшет. При Дональде такая фигня тоже была, но тогда «культуристы» делали это, чтобы подсмотреть нечто полезное для дела. Штатные камеры слежения тут не помогут, они дают только общий план поста, а «культуре» интересны были точные движения с малой амплитудой. Поэтому они с тобой договаривались – и ты мог их послать, между прочим, – вешали несколько камер вокруг тебя вплотную, а сами уходили, чтобы не мешать. Некоторых уговаривали за денежку малую по целой смене работать с мини-камерой на голове или плече.
Калиновски не вел исследований. Он считал, что технология доведена вполне достаточно, а вот криворукие туземцы слишком много о себе воображают, своевольничают и не хотят держаться в рамках, предписанных регламентом. Его прислали сюда научить туземцев порядку – хорошо, научит. И он мог до посинения ждать, пока рабочий ошибется, чтобы подтвердить эту свою теорию. Рой искал ляпы на конвейере-чемпионе, где не придираться надо, а подсматривать и учиться, где ошибаются раз в час по чайной ложке и ничего страшного не происходит, – но его это не смущало.
Кончилось тем, что из-за Роя демонстративно уволился первый тим-лидер Дартов Веддеров, умница и приколист. На сборке это был если не бог, то заместитель бога по бракосочетанию цитрусов. Но именно в его смену Калиновски ругал веддинг нещадно, потому что богам свойственно отступать от правил.
Благодаря Калиновски этот лидер был еще и лидером завода по числу штрафных баллов на единицу веса, роста, объема талии и размера ноги. На нем уже живого места не осталось, и не выгнали его до сих пор только потому, что Пападакис, дурак такой, отбарабанил на сборке год, в отличие от интеллектуала Роя. Директор еще приглядывался к Рою, побаивался его, ждал подлянки и не догадался пока, что этого пижона и задаваку надо пиндосить в хвост и гриву и он будет шелковый. Зато директор знал, что на заводе есть уникально строптивый бригадир, с которым Калиновски ежедневно бодается, и это поднимало настроение. Пускай бодается, вдруг рога обломает. Уровень брака на веддинге держался ровно – всегда ниже нормы, самый беспроблемный участок. И хотя формально человека надо было списывать за злостное и упорное нарушение технологии, реально показатели этого не подтверждали, все у бригадира получалось на десять с плюсом. Ну и пусть работает, выгнать успеем.