Оберег

Елеонский Владилен Олегович

У выхода меня перехватил какой-то генерал, один из кураторов конкурса, и потребовал выпить на брудершафт, затем у помощника президента Российской Федерации появилась ко мне пара вопросов о моей жизни и творчестве, в общем, на самолет я опоздал, мне не хватило каких-то пяти минут, и как я ни уговаривал строгих дам, обслуживавших рейс, все было бесполезно. Самолет я видел сквозь стекло в пятидесяти шагах от себя, он все еще стоял с прилипшей к его борту присоской посадочного рукава, а войти в него я не мог, – посадка закончилась. Пришлось возвращаться домой, поскольку ожидать двенадцать часов следующего

рейса я не мог физически, – настолько вымотался в те ответственные и напряженные дни.

– Приехали, – сказал таксист, а я и не заметил.

Очнувшись от вязкой не дающей отдыха дремы, я вышел из машины, и промозглый ноябрьский ветер цепко схватил меня за полы плаща. С набережной был хорошо заметен мой балкон, все окна квартиры погрузились в темноту, поэтому я решил, что Милена спит, и постарался войти домой как можно тише.

Едва я вошел, мое внимание привлекли странные звуки, похожие на ритмичные постукивания пальца о палец. Вся квартира в самом деле была погружена во тьму, однако коридор, который вел в ванную комнату, пересекал тонюсенький лучик, он просачивался сквозь плохо прикрытую дверь ванной. Странные звуки, несомненно, доносились оттуда.

Я подкрался к двери, осторожно открыл ее, и перед моими глазами предстала потрясающая картина. Милена с задранным вверх безнадежно испорченным вечерним платьем, упершись ладонями в раковину, стояла перед зеркалом, вся красная, но с каким-то странным безучастным выражением лица, а тихо посапывающий багровый от напряжения Рогожин, не сняв брюк, пристроился к ней сзади и, как было совершенно очевидно, старался на славу. Они были настолько увлечены процессом, что заметили мое не очень отчетливое отражение в зеркале лишь после того, как я достал смартфон, включил камеру и навел ее на них, чтобы запечатлеть на память эту достаточно банальную, но весьма неожиданную для меня сцену.

Все встало на свои места! Я оказался крупным идиотом.

Рогожин, сволочь, подсунул мне вначале в качестве ученицы, а затем жены свою давнюю любовницу. Теперь в этом не могло быть никакого сомнения, достаточно было лишь взглянуть на трепетное соитие, – оно являлось для обоих столь же привычным, сколь и приятным.

Не знаю, чем Рогожин занимался, – карате или таэквондо, а может быть в юности он был королем пацанской подворотни. В следующий миг в воздухе мелькнула его модная черная туфелька. Страшный удар выбил смартфон из моих рук, и он вдребезги разбился, с лета врезавшись в угол стены.

– Срочно лети на Кипр, ковбой драный! Чего приперся, знай свое место…

Это было чересчур. Теперь настала моя очередь вспоминать навыки каскадера «Аква-трюка». Я захлопнул дверь и двинул по ней ногой так, что она раскололась надвое и, слетев с петель, вломилась внутрь. Раздался звон разбитого стекла, в вслед за ним – истошный вопль Милены. Чья-то кровь брызнула на кафель, но мне было все равно.

Ледяная жестокость и жуткая ненависть охватили сердце. «Гады», – вот и все, что я подумал в тот ужасный момент.

А дальше был бракоразводный процесс, который, судя по всему, должен был быть недолгим. Достаточно известный и многоопытный адвокат заверил меня, что имущественные претензии со стороны жены будут отбиты скоро и быстро, и все, кажется, действительно к тому шло.

Рогожину сломанная мною дверь рассекла бровь, но претензий он не предъявил, – просто исчез с горизонта. Я пытался до него дозвониться, однако безуспешно.

Моя попытка продолжить творить на яхте окончилась неудачей. Прежнее вдохновение ушло, поэтому я просто подчищал хвосты, исполняя давние обязательства, а новых клиентов не брал, ссылаясь на здоровье. Физическое мое состояние было удовлетворительным, а вот в душе царили явные нелады, сам удивляюсь, как я тогда не сошел с ума.

Предательство и двуличие Милены не укладывались в голове! Она пыталась звонить, но я заблокировал ее номер, тогда она попросила моего адвоката устроить встречу, однако от свидания с ней я отказался категорически и добился того, чтобы адвокат послал ее куда подальше.

Суд склонялся в мою пользу, что было единственной приятной новостью в тот кошмарный период, как вдруг в одно прекрасное солнечное январское кипрское утро ко мне на яхту явился адвокат, пьяный в хлам. Я просто остолбенел, увидев на палубе поникшую, ссутулившуюся фигуру, и поначалу не узнал его, так он изменился.

– Сергей Владиленович, мы проиграли процесс.

– Как проиграли?

– Вчистую!..

Я пытался расспросить подробности, но он был явно не в себе, глотал водку фужерами и плакал.

– Вы мне поверили, а я… я…

Пришлось отправить гостя в отель отсыпаться. Оставить его на яхте я не мог, у меня на борту все еще пребывала дочь известного политика, и мне не хотелось, чтобы эта безобразная сцена стала достоянием гласности.

Через несколько дней мировые средства массовой информации передали печальную новость, – тело известного российского адвоката было обнаружено на одном из пляжей Лимасола. Причиной кончины, по всей видимости, стало утопление, а в крови утопленника медики обнаружили какое-то немыслимое с точки зрения допустимой дозы содержание алкоголя.

До сих пор не знаю, сам ли он утонул, или ему помогли, думать тогда об этом было некогда, потому что на следующее утро мне пришло решение суда, и жизнь моя стремительно поехала по наклонной вниз. Все мое дело было вывернуто наизнанку!

Суд пришел к выводу, что я без каких-либо на то объективных оснований жестоко ревновал свою молодую привлекательную жену. В конце концов, я, побуждаемый надуманными подозрениями, нанес телесные повреждения другу семьи Ивану Рогожину, а саму жену испугал так, что она теперь состоит на учете у невропатолога, и медицинские прогнозы безрадостные. По решению суда, которое попрало все мыслимые и немыслимые законы, у меня было отобрано решительно все, и мои надежды на то, что мне останется хотя бы моя «хрущевка», не оправдались.

Недвижимость и прочее имущество на общую сумму около двух миллиардов рублей перешло в собственность Милены, а мне досталась комнатенка в бараке в подмосковном Кокошкино. Барак был предназначен под снос, все удобства в нем были, как говорится, на улице, однако сносить его никто не торопился.

Я пытался подать кассационную жалобу, но теперь все кардинально переменилось, – адвокаты смотрели на меня, как на прокаженного, и никто не хотел браться меня защищать, а те, кто все-таки брался, оказывались конченными алкоголиками. Они лишь запутывали дело вместо того, чтобы его решать.