Оберег
Шрифт:
Когда сюжет с Миленой мелькнул в новостях по главному российскому телеканалу, мне позвонил Рогожин.
– Все, Владиленыч, Милену сливаем, забудь о ней. Через пару дней к тебе прибудет молодежное трио «Бабушкины огурчики». Талантливые девчонки, но репертуар слабоват. Займись ими!
Две недели я мучился с «Бабушкиными огурчиками», они бесили меня своей бесшабашностью и детскими выходками, репертуар им кое-как поправил, девочки отправились на гастроли с моими песнями, и очень скоро о них весьма положительно отозвался один известный
Впервые мой успех меня нисколько не порадовал, настроение было хуже некуда, и я позвонил Рогожину.
– Все, я соскакиваю. Кому возвращать яхту?
– Как соскакиваешь?.. Погоди, не горячись.
Рогожин прыгнул на первый попавшийся самолет и в тот же вечер пил коньяк в моей кают-компании, которую я теперь перестал считать своей. Я вдруг понял, что без Милены просто не смогу жить и не напишу больше ни строчки.
– Ультиматум ставишь? – сказал мой великолепный импресарио с неподражаемым хохотком, прочитав объяснительную записку, которую я ему небрежно перекинул через кофейный столик.
– Нет, просто увольняюсь. Имею право?
– Конечно, имеешь, ты же гражданин, так твою, только что тебе дадут твои права, гражданин, – прозябание в вонючей «хрущевке» и ежедневные сводящие с ума раздумья о том, где взять денег?
– Я, кажется, все изложил в письменном виде. Без Милены ничего не получится!
Рогожин нагло ухмыльнулся.
– Нет, дружок, с Миленой ничего не выйдет, так что можешь съесть свою объяснительную на ужин.
– О, кстати, хорошая идея!
Я сходил в свою каюту, взял помповое ружье, которое хранилось в тайнике над изголовьем кровати, вернулся в кают-компанию и направил дуло Рогожину под ноги.
– Закуси, Рогожин, моей объяснительной, тогда поверю, что ты в самом деле ничего не можешь сделать.
Мой ледяной тон и спокойная уверенность не на шутку его испугали.
– Владиленыч, бляха-муха, это не смешно. Убери ствол!..
Я картинно вогнал патрон в патронник.
– С Миленой твои кураторы поступили подло, а ты мог смягчить, мог, но палец о палец не ударил. Ты понимаешь, что вы сломали ее? Она вообще жива?!..
– Жива, жива!.. Убери ружье, кому говорю? Сцены он мне здесь устраивает, ковбой сраный!
Подрагивающими от нервного напряжения руками он достал из кармана пиджака записную книжку, черкнул в ней пару строк, вырвал листок и протянул мне.
– На, возьми, может быть, пригодится.
Я взял листок, на нем была написана фамилия Милены и указан ее домашний адрес. Рогожин шумно вздохнул, достал из кармана огромный алый носовой платок и оттер им взмокшую лысину.
– Пусть поет здесь, на яхте для гостей, но на большую сцену она не вернется никогда, запомнил?.. Больше ничего сделать для тебя не могу. Извини!
Я отбросил в сторону ружье и кинулся к нему, чтобы обнять, но он резко остановил меня властным жестом руки.
– Еще раз выкинешь что-нибудь подобное, клоун, разговор будет совсем другим!..
Глаза его сузились в щелочки, и на меня повеяло таким ледяным холодом, что сделалось не по себе. В тот же вечер он, весь взвинченный, улетел обратно.
Я долго думал, что могла означать зловещая фраза Рогожина, однако ничего не надумал. Ах, каким наивным я был тогда! Шестидесятилетний мальчик.
Разговор с Миленой состоялся в ее убогой однокомнатной «хрущевке» под грохот строительной техники, – прямо под ее окном в спешном порядке возводили очередной «карандаш», объект точечной застройки, – многоквартирный жилой дом, миниатюрный в проекции, зато огромный по высоте. Нечесаная, в мятом поношенном халатике она понуро сидела на не заправленной постели.
Милена покрасила волосы и превратилась в эдакую шатенку с проседью. Удивительно, как одно лишь изменение цвета волос кардинально поменяло ее облик! Теперь она совсем не была похожа на ту девочку на яхте, – передо мной сидела зрелая женщина, и от того моя любимая была еще красивее.
– Извини, что так рано, боялся тебя не застать.
– Напрасно боялись, я три недели не выхожу из дома.
– Не стоило так переживать.
– Не стоило?.. Сергей Владиленович, мне дали такой текст, понимаете? Какой дали, такой я и спела. Могу показать. Вот, смотрите, черным по белому крупно напечатано: «Минарет Екатерины». В чем я провинилась?.. Все насмарку, и жить не хочется!!..
Я присел на кровать рядом с ней и тепло обнял за плечи.
– Мила, милая моя Миленочка!
Ее как будто прорвало. Она долго рыдала у меня на плече, и моя кожаная куртка стала мокрой от ее горячих слез.
– Гады они, гады…
Я ничего не говорил, только нежно гладил ее по спине и волосам, давая возможность выговориться. Наконец, она немного успокоилась, и ей, кажется, стало стыдно за свои слишком откровенные слезы, распахнутый халатик, наброшенный на голое тело, и разобранную постель.
– Я должна привести себя в порядок…
Она хотела подняться, но я удержал и взял ее руки в свои. Она в замешательстве посмотрела мне в глаза, а потом вдруг по-детски светло улыбнулась.
– Я часто вспоминаю вашего дельфина. Как вам удалось его приручить?
– Он часто подплывал к яхте, я стал с ним разговаривать, и ты не поверишь, он как будто отвечал мне на своем языке, что-то насвистывал и щебетал. Все любят, когда с ними уважительно разговаривают, и дельфины не исключение.
– А я думала, что вы его рыбой приручили.
– Нет, вначале сложились отношения, а рыба стала приятным довеском. Я люблю тебя, милая моя девочка, очень люблю…
Наконец-то я сказал эти слова! Давно хотел сказать и вот сказал. Дельфин помог, не иначе.
Она вся вспыхнула, затем вздохнула с каким-то облегчением, словно гора упала у нее с плеч, и доверительно положила голову мне на грудь.