Обернись моим счастьем
Шрифт:
— Но…
— Будут результаты — дам знать, — резко оборвал Моэр Арктура на полуслове.
— Хорошо, — едва сдерживаясь, процедил оборотень сквозь зубы. — Но как долго будет длиться ваша работа?
— Не знаю. Прошлый раз вместе с Марлоу мы трудились около десяти дней.
— Но… зараженные. Они же будут обречены.
— Бесспорно, молодой человек. Бесспорно. Однако хочу отметить — именно вы должны были обеспечить безопасность подданных короля.
— Что вы себе позволяете? — оборотень вскочил.
— Я позволяю себе лишь говорить правду — не больше
Из глотки льва вырвалось рычание.
— Хоть рычите — хоть нет, но вы со своими обязанностями не справились. Старый Моэр подобной безответственности еще не видел, а живу я долго. Очень долго.
Ральф до боли сжал кулаки. Доктор его попросту провоцирует. Непонятно, правда, зачем. Но, понимая разумом все это, оборотень с каждым словом погружался в ярость. Ярость росла. Она захватывала целиком и тащила на дно, словно топь неосторожного путника.
— Вы подвели своего короля, Арктур. Его величество доверился вам. Подвели опять, как тогда, когда не смогли сберечь вашу сестру, — господин Моэр говорил все это отрывисто, зло, при этом внимательно наблюдая за каждым движением оборотня, словно проводил эксперимент.
— Не смейте, — практически потеряв человеческий облик, прорычал герцог Арктур.
— Отчего же? Вы настолько не приемлете правду?
Что-то щелкнуло в нем. Внутри. В самом сердце. Накрыло радостью на миг, уже в следующую секунду окутывая липкой, холодной паутиной панического ужаса.
Крик вбежавшего, насмерть перепуганного Алекс.
Он… перекинулся. Обернулся. И это не смотря на то, что места в подвале артефактора было явно не достаточно. Привычная боль на мгновение сковала тело, суставы свело, из глотки вырвался рык и…
Вдруг герцог Арктур осознал, что ничего не произошло. Он не упал на четыре лапы, не тряхнул золотой гривой, не прыгнул на возмутительно себя ведущего доктора.
Оборот… не удался. Он так и остался человеком.
Алекс
Когда меня посылали за артефактами, я и подумать не могла, что все это — для того, чтобы отослать меня из лаборатории и постараться вывести Ральфа из себя. Нет, папенькин друг, конечно, гений медицины, знаток врачебной артефакторики, и знакомство с ним — большая честь, но… Всему есть предел, в конце концов!
Безнадежный, горестный рык Ральфа. Звук, что вырвался у льва из глотки заставил оцепенеть, но как только наступила тишина я побежала обратно.
К нему.
— Что вы себе позволяете?! Вы?!
Я кричала на старого доктора, а по щекам почему-то катились слезы.
Друг отца посмотрел на меня, потер лоб и тихо проговорил:
— Всего лишь проверяю, может ваш … герцог обернуться или нет.
Пожилой мужчина произнес все это с тяжелым вздохом, ни к кому особо не обращаясь, потирая рукой блестящую лысину и все время поглядывая на меня. И взгляд этот был какой-то странный. Не то грустный, не то тревожный. Так на меня часто смотрел отец. Так часто смотрел на меня Морган. Иногда — Ари. И вдруг в груди начала подниматься волна раздражения. Да что там раздражения — гнева! Как же они все надоели со своей негласной опекой! В конце концов, могу я знать, что происходит и сама принимать решения или нет? Как артефакт им сделать так Алекс — помоги! Как что-то намечается так Алекс — исчезни! Я хотела уже что-то такое сказать доктору Моэру, но не стала. Я смотрела на льва.
Ральф стоял посреди лаборатории — сжимая кулаки, белый, как призрак. Световые голубоватые шары зависли над головой оборотня, словно хотели утешить. Поддержать…
— Но… — мой голос, тихий и писклявый, едва вырывался из сжатой болью груди. — Но господин Моэр…
— Оборотень показался странным, — доктор посмотрел мне в глаза. — Я решил проверить.
— Благодарю, — глухо отозвался герцог Арктур.
— Я такое уже наблюдал. Симптомы были похожи.
В голосе господина Моэра промелькнули нотки сочувствия, и от этого мне вдруг стало страшно. Так страшно, что захотелось спрятаться. Под стол. Взять с собой спиртовку, кусочек серебра и тянуть, тянуть серебряные нити; плести, плести из них тугую, плотную, густую паутину, а потом опутать ею льва с ног до головы.
Может…может быть тогда ему станет легче?
— И что теперь делать? — прошептала я.
— Пока — тянуть время. Не показываться на арену предков, — нахмурился доктор.
Лицо старика было серьезным. Озабоченным. Откуда он столько всего знает? Насколько я помню — доктор Моэр был нелюдим. Отец часто подтрунивал над его отшельническим образом жизни. Мол, настолько ненавидеть людей, при этом отдавая все свои силы на то, чтобы у них ничего не болело…
— Скажите, доктор Моэр, а… — в следующий момент я просто забыла, что хотела спросить, потому что оборотень развернулся и направился прочь.
— Постойте! Слышите? Да подождите же вы! — кинулась я за ним.
Зачем? Зачем я это делаю? Бегу со всех ног, хватая ртом воздух… Зачем? Почему? Почему сердце стучит, заходится от горя?
Я пыталась его догнать. Пыталась представить, что он чувствует в этот момент, когда жизнь рухнула?
— Алекс, стой! Это не… — слышится за спиной голос дворецкого.
Я знаю, Морган. Я знаю. Это не правильно — бежать за ним, это бесполезно сейчас что-то ему говорить, надо подождать, пусть он осознает, успокоится, придет в себя, сейчас слова бессмысленны, я сделаю только хуже…
Я знаю! Знаю, но я… НЕ МОГУ! Я просто не могу сейчас его оставить. Одного. С этим ужасом, страхом и болью. Слышите? Не могу!
Герцог уходил. Уходил все дальше, с прямой спиной и сжав кулаки, неся трость навесу.
— Герцог Арктур! По… Подожди. те…
Он остановился. Повернулся в мою сторону. Лицо оборотня не выражало ничего. Бледное. Застывшее. Как посмертная маска в музее.
— Алекс! — Морган, хрипло дыша, со всей силы оперся мне на плечо. — Алекс, — начал дворецкий, который все это время, видимо, бежал следом, — Алекс… Алекс, послушай! Сейчас не стоит. Понимаешь? Ты сделаешь только хуже. Ему надо успокоиться, придти в себя…