Обещание поцелуя

Лоуренс Стефани

— Нет!

— Нет? Что — нет?

— Нет — вы не должны пытаться установить, как его прикосновение действует на вас. Поверьте мне, малышка, что вам больше не стоит работать над списком ваших потенциальных мужей.

Она услышала в его голосе железные нотки, озадаченная, взглянула на него:

— В ваших словах нет смысла — нет, в них даже меньше смысла, чем было всегда.

— Вы можете обвинять меня в чем угодно, малышка, но я почему-то уверен, что вы не согласитесь покинуть этот душный, заполненный народом зал

и отправиться со мной в какое-нибудь уютное, тихое местечко, где мы могли бы спокойно поговорить.

— Вы абсолютно правы, ваша светлость.

— Вы умеете обольщать, как если бы были дочерью дьявола.

Улыбка на ее губах говорила о том, что ей понравилось это сравнение.

— Но, несмотря ни на что, вы все равно будете моей.

Улыбка ее исчезла. Она бросила на него возмущенный взгляд и, если бы он не держал ее за руку, она бы сразу же убежала. Поэтому, когда она попятилась от него, он снова притянул ее к себе.

— Нет, не покидайте меня. Со мной вам безопаснее, чем с другими, и нам вместе будет гораздо веселее. Перемирие, малышка. До вечера.

Он был полон решимости поговорить с ней о своих намерениях, о цели своего приглашения. Он рассчитывал, что Тьерри получил его письмо и рассказал ей о его просьбе, и она с готовностью согласится обсудить его предложение. Но, не зная о его приглашении, она не пойдет с ним, а для него было совершенно невозможным упоминать слово «женитьба» в таком шумном месте. Поэтому он решил отложить разговор.

Он сказал «до вечера» — значит, вечером он найдет ее, а там будет видно.

— Как скажете, ваша светлость. До вечера. Себастьян улыбнулся и поднес ее руку к губам.

— До вечера.

Плащ уже накинут, маска скрывает лицо. Хелена покинула комнату и побежала к лестнице, подгоняемая криком Марджори:

— Мы можем опоздать, дорогая! Сколько можно ждать?

— Я уже иду.

Хелена спустилась вниз в то самое время, когда входная дверь открылась, и на пороге появился Тьерри, усталый и взволнованный.

Марджори бросилась к мужу:

— Слава Богу, ты приехал! Мы должны немедленно отправляться!

Тьерри одарил улыбкой обеих женщин.

— Я должен принять ванну и переодеться, дорогая. Вы поезжайте вперед, а я вслед за вами.

— Но, Гастон…

— Мадам, я не могу ехать на маскарад в таком виде. — Взгляд Тьерри упал на почту, лежавшую на столике. — И кстати, надо просмотреть эти письма. После этого я сразу последую за вами, обещаю.

Марджори надула губки, но согласилась. Тьерри улыбнулся Хелене и поцеловал ей руку.

— Ты выглядишь восхитительно, девочка. Желаю хорошо повеселиться.

Забрав письма, он быстро поднялся по лестнице.

Луи помог дамам забраться в карету, а сам устроился на сиденье напротив. Карета покатила к Беркли-стрит. Как и предсказывала Марджори, длинная вереница карет уже ожидала своей

очереди, чтобы высадить пассажиров у дома Лоуи.

Ночь была ясной и довольно прохладной, однако вид гостей в фантастических одеждах, подъезжавших в каретах, словно волны одна за другой, собрал у городского особняка массу зевак. По бокам красного плюшевого ковра, расстеленного от парадной двери до края тротуара, стояли горшки с падубом и плющом. Ярко горели факелы, освещая дорогу прибывающим гостям.

Когда Хелена вышла из кареты, никаких восторгов она не услышала. Она появилась незаметно, словно серая мышка, закутанная в серый бархат, — красиво, но ничего особенного. Но вот она подняла голову и откинула капюшон плаща. Все взгляды устремились к ней. Свет факелов заиграл на золотом венке из листьев лавра, отразился от роскошной золотой маски с тиснением в виде листьев лавра, скрывавшей ее лицо. Челюсти у зевак отпали, хотя плащ надежно скрывал ее наряд.

Гордо поглядывая по сторонам, Луи повел Хелену и Марджори по красному ковру к открытой парадной двери. Как только они оказались внутри, Хелена отняла руку и потянула за золотые ленточки накидки.

Она надевала этот костюм и раньше и знала, какое впечатление он производит на мужчин. Когда она протянула тяжелую накидку ожидавшему лакею, у него чуть глаза не вылезли из орбит. В облегающем наряде из тонкого бледно-голубого шелка, изображающем римскую тогу, с узором из листьев лавра, вышитых золотой нитью по вороту, подолу и развевающейся пелерине, она казалась римской императрицей. Сама же она считала, что на ней костюм святой Елены, матери императора Константина, хотя каждый, кто знал ее, был уверен, что она выступит в роли Елены Троянской.

Ее необычный наряд скрепляла золотая пряжка на правом плече, в то время как левое плечо и руки оставались обнаженными. Ее предплечья стягивали золотые обручи, а на запястьях сверкали золотые браслеты. Мочки ушей украшали длинные золотые серьги, на шее висело тяжелое золотое ожерелье. Ее кожа была белее слоновой кости, а волосы, по контрасту, чернее ночи. Золото в сочетании с бледно-голубым делало ее неотразимой, и она знала об этом. А потому чувствовала себя уверенно.

Очень высокие каблуки, скрываемые длинными юбками, изменили походку. Все это вместе делало ее неузнаваемой.

Ожидая провести приятный вечер, сдобренный полной и окончательной победой над Сент-Ивзом, она вместе с Марджори вошла в бальный зал, высоко подняв голову и гордо глядя по сторонам — будучи императрицей, она могла себе позволить это.

В этом костюме она покоряла все сердца на маскарадах при французском дворе и ожидала, что цвет английской аристократии будет в этот вечер у ее ног. Отделившись от Марджори, которую было легко узнать по темно-рыжим волосам, едва прикрытым шляпкой пастушки, Хелена смело вошла в толпу.