Обещание страсти
Шрифт:
Кизия не дотронулась до еды, которую стюардесса оставила на подносе перед ней, и непонимающе замотала головой, когда Алехандро протянул ей наушники послушать музыку. Он надел ей наушники, а через пять минут увидел, как она задумчиво их снимает. Кизия напевала что-то себе под нос, потом опять замолчала. Стюардесса удивленно взглянула на нее, Алехандро с улыбкой кивнул, надеясь, что никто ничего не скажет, и опять молясь Богу, чтобы никто ее не узнал. Она выглядела рассеянной и взъерошенной настолько, что ее трудно было узнать. Но он боялся репортеров. Они могли обрушить на нее реальность, от
Сегодняшний день был последней каплей, и он испытывал нестерпимую боль, думая о Люке, о них обоих.
— Ты дома, Кизия. Все в порядке.
— Я грязная, мне надо вымыться. Она сидела в кресле в своей гостиной, все еще не понимая, где находится.
— Я приготовлю тебе ванну.
— Тоти приготовит, — сказала она с рассеянной улыбкой.
Он купал ее, как когда-то давно своих племянниц. Кизия сидела, уставившись на краны в виде золотых дельфинов на мраморной стене. Он даже не думал о том, что та, кого он купал, — Кизия. Он хотел протянуть руки, коснуться ее, но она была где-то далеко, в каком-то нереальном мире, куда спряталась от жестокой действительности.
Он закутал ее в полотенце, она послушно надела ночную рубашку и ушла в спальню.
— А теперь ты поспишь. Правда?
— Да. А где Люк? — спросила она, посмотрев пустыми глазами, готовая вот-вот разразиться рыданиями.
— Он вышел.
Она не была еще готова к правде, он тоже.
— О, отлично.
Она вяло улыбнулась и неуклюже, как ребенок, запутавшись в простынях, забралась в постель. Он помог ей и выключил свет.
— Кизия, хочешь, я позову Тоти?
Он знал, что, если понадобится, он сможет найти номер ее телефона в адресной книге. Он подумывал, не разыскать ли еще ее доктора, но в этом пока не было необходимости.
— Нет, спасибо. Я подожду Люка.
— Хорошо. Позови, если я буду нужен тебе. Я здесь.
— Спасибо, Эдвард.
Алехандро было страшно — она его не узнала.
Он настроился на долгое ночное бодрствование в ожидании неизбежного, как он считал, взрыва. Но ничего подобного не произошло. Вместо этого он обнаружил в шесть часов утра, что Кизия уже проснулась и сидит в гостиной, босиком и в ночной рубашке. Она не собиралась спрашивать, как попала домой, кто уложил ее в постель. Он был потрясен тем, что она в абсолютно ясном сознании.
— Алехандро, я люблю тебя, но хочу, чтобы ты ушел к себе домой.
— Почему? — Ему не хотелось оставлять ее одну.
— Потому что я в полном порядке. Я проснулась в четыре утра и за последние два часа все передумала. Я понимаю, что произошло, и должна теперь научиться жить с этим. Не можешь же ты сидеть здесь и ухаживать за мной, как за инвалидом. Это несправедливо. Ты можешь употребить свою жизнь на что-нибудь более стоящее.
Ее вид говорил о том, что она не шутит.
— Не тогда, когда ты нуждаешься во мне.
— Не нуждаюсь… Не так… Пожалуйста, уходи, мне нужно побыть одной.
— Ты хочешь сказать, что выгоняешь меня?
Он хотел, чтобы это прозвучало мягче, но не смог. Они оба слишком устали,
— Нет, я не выгоняю тебя, и ты это знаешь. Я только хочу, чтобы ты вернулся к своим делам и позволил мне заняться тем же.
— Что ты собираешься делать? — испугался он.
— Ничего экстравагантного. Не бойся. Она опустилась в бархатное кресло и взяла сигарету.
— Я думаю, что я не из тех, кто кончает жизнь самоубийством. Я просто хочу немного побыть одна.
Он устало поднялся с дивана, ощущая, как болит каждая косточка, мускул, каждый нерв.
— Хорошо. Я позвоню тебе.
— Нет, Алехандро, не надо.
— Я должен. Будь я проклят, если я буду сидеть у себя и думать, жива ты или нет. Если ты не хочешь разговаривать со мной, передай, как у тебя дела, кому-нибудь из обслуги — я позвоню.
Держа в руке пальто, Алехандро повернулся, чтобы взглянуть на нее.
— Почему это так важно? Потому что Люк тебя просил? — пристально глядя ему в глаза, спросила она.
— Нет. Это важно мне. Может быть, ты не заметила еще, но мне небезразлично, что с тобой происходит. Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, но хочу, чтобы ты оставил меня одну.
— Если я это сделаю, ты позвонишь мне?
— Да. Через какое-то время. Когда немного приду в себя. Где-то в глубине души я знала, что все кончено, в тот день, когда он вышел из библиотеки суда. Вот когда все должно было кончиться. Но ни у одного из нас не хватило мужества. Во всяком случае, у меня. И самое ужасное, что я все еще его люблю.
— Он тоже тебя любит, в противном случае он бы не сделал этого вчера. Он очень сильно любит тебя.
Кизия помолчала и отвернулась, чтобы спрятать лицо.
— Да. Все, что я должна сейчас делать, — научиться жить с этим.
— Ну, если тебе нужно будет с кем-то поговорить, позови. Я прибегу.
— Как всегда, — сказала она с улыбкой, которая тут же исчезла.
Опустив плечи, он направился к двери, держа в руках свой саквояж, который всегда брал в дорогу. Обернулся у двери и в доли секунды почувствовал, что испытал Люк днем раньше, отсылая ее.
— Относись ко всему поспокойнее.
— Ты тоже.
Он кивнул, дверь за ним тихо закрылась.
Пять недель она пила беспробудно. Женщина, приходившая к ней убирать, больше не появлялась, а своего секретаря Кизия освободила в первый же день. Она была одна, среди пустых бутылок, тарелок с остатками еды, в одном и том же несвежем уже пеньюаре. Единственным постоянным визитером был посыльный из винного магазина: он звонил два раза в день и оставлял пакет за дверью.
Алехандро не появился, пока его не потрясла новость, появившаяся в газетах. Он обязан ей позвонить. Он должен знать ее реакцию. Кизия была пьяна. Он сказал ей, что немедленно приедет. Схватил такси, напуганный тем, что она может увидеть газеты раньше, чем он появится. Но когда он подошел к двери, то увидел груду не читанных за пять недель газет. И был потрясен состоянием того, что раньше звалось ее домом. Свинарник… Бутылки, грязь, тарелки, переполненные пепельницы, хаос и беспорядок… А Кизия! Ее невозможно узнать! Заплаканная, нетвердо стоящая на ногах, она была пьяна… И ни о чем не знала.