Обезглавленная Мона Лиза
Шрифт:
— Где находится та женщина? — без обиняков начал Пери.
— Какая женщина? О ком вы говорите?
— Что этой ночью нужно было от вас Пьязенне?
— Я не знаю никакого… как вы сказали?.. Пьязенна?.. Я не знаю…
— Вообще ничего, понятно! — От холода Пери чихнул.
Леора вновь бросила быстрый взгляд на Ожида, но по выражению его лица ничего не поняла. Она порывисто подошла к Пери и, наклонившись к нему, прошептала на ухо:
— Господин комиссар, я расскажу вам все, но только не здесь. Поднимемся наверх, там никто не помешает нам.
— Буффе! —
И прежде чем до Леоры дошел смысл сказанного комиссаром, наручники защелкнулись вокруг ее запястий.
Леора закатила настоящую истерику, с уверениями в невиновности и угрозами, но, после того как Ожид повторил свои показания, она призналась.
Леора не знала, когда и где Табор познакомился с Пьязенной. Однако ей было известно, что Пьязенна рассказал ее покойному любовнику, будто Грандель продал копию Табора как оригинал издателю Мажене. Табор требовал у Гранделя свою долю от этой сделки. Через Пьязенну он узнал о двух женщинах-наркоманках, одна из которых утопилась в Сене, а другая, знаменитая в свое время певица, оказалась в частной психиатрической клинике. По фотографии, которую достал Пьязенна, Табор нарисовал портрет и послал его Гранделю, сыгравшему, по мнению Леоры, роковую роль в судьбе обеих женщин.
— Ну, а сегодня что хотел от вас Пьязенна?
— От меня? Ничего. Он хотел поговорить с Табором о нападении в парке Веркруиза, — солгала Леора. К ней вернулась прежняя уверенность.
Как ни старался Пери, она упорно твердила, что не имеет понятия, где находится психиатрическая клиника, в которой певица доживала свои дни. Лишь после того как Пери опять пригрозил тюрьмой, Леора припомнила, что Пьязенна собирался взять напрокат машину, чтобы своими глазами убедиться, жива ли еще эта женщина; поэтому клиника должна находиться где-то на берегу Средиземного моря или на севере страны, в радиусе двухсот километров от Клинкура.
Пери приказал Ожиду и Леоре до особого распоряжения не покидать Клинкур. Из участка комиссар позвонил в Париж, затем позавтракал с лейтенантом в маленьком трактирчике и пару часов вздремнул. В это время Буффе обзвонил все гаражи и прокатные фирмы в округе. Ему повезло. После нескольких звонков он нашел то место, где Пьязенна взял машину для поездки в психиатрическую клинику.
15
Иппокрит Варе, несомненно, был мастером своего дела. Даже у дипломированного инженера при виде древнего рыдвана, под которым тот ловко орудовал гаечными ключами, когда Пери вошел в автомастерскую, опустились бы руки. Пока Варе, выбравшись из-под машины, не снял с головы кепи, открыв седые, коротко остриженные волосы, трудно было сказать, что ему уже под шестьдесят. На первый взгляд, он казался человеком обыкновенным: коренастым, с круглым, веселым лицом, с лукавыми глазами и оттопыренными ушами.
Жандарм, сопровождавший Пери, по дороге рассказал ему, что Иппокрит
Однако скорбный голос Пери крайне удивил мастера. Без малейшей печали Варе объяснил ему, что страх смерти — глупый предрассудок и его благословенная теща несомненно пришла бы в ярость, если бы он скорбел о ее кончине.
— Она всегда считала, — доверительно сказал он Пери, — что, уходя из бренного мира, человек расстается с телом, как со старыми штанами. Душе нет до этого никакого дела. Она, по крайней мере, может радоваться, что увидит нечто лучшее, нежели наша грешная земля. Как бы там ни было, в своем завещании она строго-настрого приказала не лить на ее могиле слез и не делать траурной физиономии, иначе она не оставит нам ни одного су. Она пожелала также, чтобы ее похоронили не на кладбище, а там, в углу. — Он указал трубкой на двор, где между сараем и стеной виднелся крест. Несколько неудобно, поскольку трудно развернуться, чтобы не наехать на него, но теща сказала, что ей это не помешает, она основала здесь дело, поэтому и пожелала быть здесь закопанной.
— Да, — удивился Пери, — никогда в жизни не доводилось слышать о таком.
— Вы правы, — согласился с ним Варе. — Она жила радостно и умерла радостно, здоровое любопытство не покидало ее до последнего часа.
Пери почувствовал к Варе симпатию, которую всегда питал к жизнерадостным и работящим людям.
Но когда комиссар спросил его, не припомнит ли он человека очень маленького роста, который недавно брал у него напрокат машину, Варе отказался говорить на эту тему.
— Вы — из полиции, — пояснил он, — а я нынешнюю полицию не уважаю. Ловит лишь жалких воришек, а вот перед крупными преступниками гнет спину, даже помогает им совершать преступления. Может, вы не согласны со мной?
Доведись бы Пери опять допрашивать Ожида, он давно бы потерял терпение. Но с такими людьми, как Варе, он сдерживался, и это не стоило ему большого труда.
— Человек, который взял у вас напрокат машину, действительно лишь мелкий мошенник и, если хотите, несчастный человек. Он орудие в чужих руках, в руках тех, кто не заслуживает никакого снисхождения.
Варе хмыкнул.
— Не хотите ли жареной камбалы?
— Гм, пожалуй, да.
— Тогда оставайтесь пообедать у нас. Вы должны рассказать мне, что же произошло.
У Пери было мало времени, но он подумал, что все равно нужно довести разговор с Варе до конца, да и поесть не мешает.
Мадам Варе, дородная, добродушная эльзаска по имени Шарлотта, положила Пери на тарелку первую камбалу и, сердечно улыбаясь, произнесла:
— На месте Иппокрита, я не сказала бы господину криминалисту ни одного слова. Тот маленький человек — кстати, мы его тоже пригласили обедать, тогда была запеканка — за кофе открыл мне свое сердце. Я убеждена, если он и совершил какую-то несправедливость, то наверняка не по своей воле.