Обезглавленный девиант
Шрифт:
Оказалось, что Бурьянов звонил ему целых три раза – или тоже был пьян, или хотел сказать что-то важное.
«Пошёл ты, ещё и так терпеть тебя всю неделю, – подумал Водкин и принялся натягивать на себя рубашку болотного цвета, смятую, скомканную. – Как будто из жопы».
Он вышел из своего заплёванного подъезда. Утро оказалось пасмурным, радикально противоположным вчерашнему солнечному воскресенью. Водкин прошёл до трамвайной остановки, засунув руки в карманы куртки. Его глаза блуждали по длинным юбкам и тёплым толстым колготкам встречных девушек и серым капюшонам встреченных мужчин.
Путь был неблизкий – «ПТИЦА» находилась за городом, как психушка или тюрьма, но больше собой напоминала коричневый особняк за каменным забором. На железных воротах красовался золотистый аист – логотип, придуманный лично Карлом Марковичем.
Работники туда добирались и на своих автомобилях, и на такси, и на автобусах… Водкин ездил на автобусе – особенно это пригождалось в зимнее время. Никаких запар с личным автомобилем, стоянкой, морозами, антифризами, сезонными шинами…
Хоть иногда он и полчаса ждал автобус, но всё равно не отказывался от этой привычки. Это, конечно, породило множество колкостей от коллег.
«Знаешь, кто такой лох? – спрашивал у Водкина Бурьянов – тот старший надзиратель. Маленький такой, с рыжестью в своих серо-коричневых волосах и гроздью красных родинок на щеке. – Лох – это каждый пассажир автобуса старше тридцати лет».
И после этого Бурьянов смеялся своим скрипучим задыхающимся смехом.
«Я даже мать твою купить мог бы, не то что машину», – думал в ответ Водкин, но вслух ничего не говорил. Бурьянов – правая рука Костылёва. Злющий сукин сын. Как Романовский, но только в персиковой робе надзирателя. И ругаться с ним нельзя… А место в «ПТИЦЕ» не такое плохое. Тепло, да и кормят. Что ещё надо для счастья? Плюсом работка от Майора и Плиннера… На безбедную старость он уже накопил.
Автобус урчал, кряхтел, плевался, но всё же смог доставить Водкина до конечной остановки – оттуда он топал пешком в одиночестве, но это его не смущало. Плохо заасфальтированная дорога, змеящаяся посреди жиденького соснового леса, вела его прямо к воротам «ПТИЦЫ».
Учреждение виднелось ещё издалека – полностью коричневое, дубовое, огороженное серой каменной стеной, чтобы никто точно не смог сбежать из этого прекрасного и, что самое важное, такого приятного места. И, кроме стены, почти на всех окнах двух этажей были металлические решётки. Их не было только на самом верхнем, на третьем. И в одном месте второго этажа… В медсанчасти.
В воротах было небольшое окошечко, напоминающее собой выпуклый телевизор – своеобразный домофон с кнопкой микрофона. Водкин знал охранников – сегодня понедельник, а значит, настало время для смены весёлого парня по фамилии Шеварднадзе. Водкин нажал кнопку и гнусаво сказал:
– Открывайтесь, мать вашу. Хватит спать.
Почти мгновенно прозвучал длинный звук, оповещающий открытие ворот.
– Ты знаешь, что «дзе» значит «сын»? А «швили» значит «ребёнок»?
– Знаю, – ответил тот протяжно, – ты мне это каждую смену повторяешь. Тебе не надоело?
– Надоело.
– Слава Вселенной. Я рад это слышать… Кстати, мальчик мой, а ты знаешь, что «ин» означает благородное происхождение? А «ов» – крестьянское? У тебя дворянская фамилия. Жаль, что имя не дворянское.
– Знаю, – ответил Водкин, продолжая топтаться н мете. Никак не хотелось ему заходить внутрь, но надо было. Он поплёлся на работу.
Двор «ПТИЦЫ» был очень просторным – к крыльцу вела вымощенная камнем тёмная дорожка. Её каждый день подметал дворник, потому она блестела. Вокруг ещё лежал снег с проталинами, но через три недели тут будет кругом зелень. Именно здесь происходил первый инструктаж новоприбывших воспитанников. И сегодня будет очередной завоз.
С другой стороны «ПТИЦЫ» была построена спортивная площадка с примыкающим к зданию инвентарным помещением и парковкой автомобилей для работников. Туда был сделан специальный заезд с другой стороны. Внутри же учреждения – урочные аудитории, административные помещения, актовый зал, санчасть, столовая и целый этаж для ночёвки персонала, включая охранников.
Надзиратели в «ПТИЦЕ» работали сменами. Кто-то выходил в день, кто-то в ночь. Пять через два. Водкин работал днём… Как и Бурьянов.
Только войдя внутрь двора, Водкин увидел на крыльце парня с рыжевато-коричневой шевелюрой и в ярко-красном свитере. Он курил, и плечи его мелко подрагивали. Он озяб, но всё равно стоял. Небольшого роста, неприятный такой… Брр. И как он раньше этого не замечал?
– Много наубивал, живодёр чёртов? Маньяк, – приглушённо сказал Бурьянов, не вынимая сигарету изо рта. Ему было, на самом-то деле, плевать на животных каких бы то ни было, попросту он любил язвить всё время и над всеми, кроме Костылёва и Карла Марковича.
– Много. Кровищи была уйма, – ответил Водкин. – Ты бы только видел.
Он шёл не спеша, хотя понимал, что Бурьянов стоит здесь не просто так.
– Ты хоть подрочил? – не унимался старший надзиратель.
– Дважды… Чего ты выперся и почему одет не по форме, салага?
– Имею право, – Бурьянов швырнул окурок в Водкина, но не докинул. Зевнул. – Ты почему трубку не брал, когда я тебе звонил? Ты позабыл «инстру-у-укцию»? – он протянул последнее слово в своеобразной манере, как говорил Костылёв. Они все знали, что устав учреждения был превыше всего для него.
– Спал, наверное… А что ты хотел? Соскучился по мне?
– Хотел убедиться, что ты выйдешь на работу… На самую лучшую работу в мире. Принимать пополнение.
Водкин встал рядом с Бурьяновым на крыльце.
– Выйду, куда я денусь. Кушать-то хочется.
– Да, ты ещё тот дистрофик.
Водкин презрительно осмотрел Бурьянова, бывшего вдвое меньше, чем он сам, тяжко вздохнул, а потом пошёл в здание. Высокая, резная дверь действительно могла принадлежать какому-нибудь роскошному особняку, а не «ПТИЦЕ».