Обитаемые земли. Дилогия
Шрифт:
Видно, что в былые годы старик отличался силой. Но теперь он походил на слепленного из кусков разных тел кадавра.
Лишь неукротимый дух, зараженный проказой этого племени, заставлял гнилое, разбухшее и высохшее тело шевелиться. Голос старика подстать его внешности, менял тембр и тональность, ускорялся и замедлялся. Казалось, что старик уже не способен управлять собственными связками, словно тело отторгает дух.
— Ты привел чужака, Афелос. Чужак до сих пор не умерщвлен, тело его цело. В чем дело?
— Не будь ты поспешным, я бы объяснил цели свои, — человек замолчал, а затем тихо произнес: — Мефодон.
— Теперь чужак знает мое имя, — констатировал старик.
— Это слово потребуется ему, чтобы мы могли совершить перемещение.
— Перемещение?!
Каперед переводил взгляд с говорящих. Он понимал их слова, хоть и с трудом. Говорили они на таком архаичном языке, чье звучание давно не раздавалось среди людей. Теперь это язык письменности, который не читают вслух, чтобы посторонние не могли дознаться до тайн коллегии. Капереду он знаком, ведь он был первым лекарем дворца.
Но откуда эти дикари могут знать архаический язык?! Язык предков и прародителей. Они украли и его? Своими замаранными прелюбодеяниями ртами они используют язык славных предков! Каперед был в ярости, он выразил свой гнев, но никто не обратил внимания на чужака.
Смысл слов дикарей не дошел до сознания Капереда.
— Чем эта плоть лучше других? — спросил Мефодон.
— Его кровь чище тех бледных отпрысков змей, что поселились у наших границ. Его кровь станет лучшим вместилищем, ведь он потомок ушедших. Взгляни на эти письмена.
Этот человек, Афелос, использовал головы убитых им варваров, как поясные сумки. В пустых черепах хранились берестяные заметки Капереда.
Торговец замолк, увидев эти записи. Он и позабыл о них, увлеченный происходящим здесь. Он не понимал, что заставило дикаря взять их с собой. Нет сомнений, что варвар счел их заклятиями, сильным оружием.
Старик не взял протянутые записки; ни он, ни его свита не приближались к Афелосу. Прошедшие года, потраченные на разврат и чревоугодие, не испортили его зрения. В развернутой грамоте старик смог прочесть несколько фраз.
— Этот, — он указал на Капереда, — мог узнать его от потомков ушедших.
— Взгляни на него. Его лицо, его тело. Измельчала порода, смешавшись с Бледными и аборигенами тех земель, куда ушли наши братья и сестры.
— И среди Бледных можно найти вместилище. И они сношались с нами, и мы сношали их.
— Но это потомок. Его порода, его кровь — все это я вижу. Да и ты видишь, — пауза, — Мефодон.
До Капереда начал доходить смысл сказанного. Шок от понимания лишил его дара речи и способности к действиям. Из головы вышибло все мысли, она опустела и, да, стала походить на прекрасный сосуд для чего-то чужого. Или своего.
— Стоит попробовать, — сказал Афелос.
Он ожидал награды, но получил лишь избавление от цепей жизни. По незаметному жесту старика, его хранители набросились на Афелоса. Тот сопротивлялся отчаянно, двигался он столь же стремительно, как в прошлом, сражаясь с варварами. Но тогда он бился против простых людей, а сейчас — против своих собратьев. Лучше обученных, таких же сильных.
Его смерть была неминуема. Афелоса повалили на землю, принялись колотить затылком о благородный камень мостовой, пока плиты не окрасились кровью. Запахло железом. Запах осквернил древние руины.
Каперед не видел, что произошло потом. Он побежал от разыгравшейся в центре развалин трагедии. Прочь из этого города, прочь от безумия, поглотившего его! Но силы города были могущественней тех, которыми обладал человек, пришелец из нового времени.
Оглушив беглеца, граждане руинного города бросили его возле колодца. Каперед терял сознание, погружаясь во мрак и выплывая на поверхность. Он чувствовал холодный ветер, обжигающий его кожу, а затем погружался в теплые пучины забвения. Он открывал глаза и видел, как несут тело убитого к колодцу и сбрасывают туда. Закрывал глаза и видел, как мертвец растворяется во тьме. Его тело никогда не достигнет дна этой ямы, ведь дна у нее нет.
— Приведи в чувство этого, — услышал Каперед.
Но гул тьмы был сильнее, он не хотел выныривать на поверхность, ведь знал, что его не ждет ничего хорошего.
Его мучители были настойчивы и опытны. Они не позволили пленнику ни умереть, ни забыться беспробудным сном.
— Очнулся, — сказал один из них и отступил в сторону.
Граждане разошлись в стороны, давая возможность Мефодону рассмотреть пленника.
— Мелковат, слаб, стар, — цепкий взгляд старика обшаривал Капереда.
Этот взгляд вызывал отвращение из-за своего липкого внимания. От него никуда не деться, не избежать.
Каперед почувствовал позади теплый камень, в который упирался затылком. Он лежал на ледяной мостовой и чувствовал этот теплый камень. Скосив взгляд, Каперед увидел основание колодца.
Выложен он был из крупных, плохо обтесанных камней. Колодец был сооружен в древнейшие времена, когда предки граждан этого города еще не знали технологий, магии и обращались к богам по-простому. Древнейшие времена, начало эры человечества.
Мостовая вокруг колодца была прекрасной, но колодец поражал своей древностью. И его вид не вызывал тревоги. Каперед не понимал, как находясь рядом с этим сооружением, граждане города могут быть столь отвратительными. Они творили омерзительные вещи: разрушали собственные памятники, гадили везде, совокуплялись как звери, пили и ели не в меру, приносили людей в жертву.
А теперь они вознамерились совершить что-то иное. Что-то гораздо более страшное, чем человеческое жертвоприношение.
Каперед начал догадываться, что они хотят.