Обитель любви
Шрифт:
— Вам нужно прочитать все эти письма, — сказала Амелия. — В них они учат папу, как приручить конгрессмена, подкупить судью, оказать влияние на выборы. Как управлять Лос-Анджелесом! Как управлять Южной Калифорнией!
— Ну и что? — через силу произнес Бад.
— Во всех грехах, в которых мистер О'Хара обвиняет папу, их вина в тысячу раз больше, — сказала она. — Письма доказывают, что мой отец всего-навсего выполнял их указания.
— Амелия, поверьте мне, это ничего не даст.
— Мир узнает, что папины обвинители сами гораздо более жестокие, коварные и беспощадные
Она крепко вцепилась в эти письма. Губы у нее побелели.
— Милая, вы не заболели?
— Моя болезнь только в том, что мне пятнадцать лет и что я девушка. Я сама не могу это сделать.
— Я не муж вам, — насколько мог мягко проговорил Бад.
Глаза их встретились, и они долго смотрели друг на друга. Баду вдруг показалось, что взгляд ее чуть раскосых глаз цвета лесного ореха пронзил его насквозь и отыскал внутри того пятнадцатилетнего мальчика, который до сих пор жил в нем. Ему также показалось, что в ее взгляде есть что-то влекущее. Он смутился своих мыслей. Она всего лишь ребенок! Дитя!
Амелия выронила пачку писем, которая стукнулась об обшарпанную поверхность стола. Она открыла дверь и ушла, не попрощавшись. Через пыльное окно Бад разглядел стройные ножки, мелькнувшие под черным траурным платьем. Несколько минут он оставался неподвижным.
Вечером после ужина Бад приказал Хуану оседлать нового чалого жеребца Киппера и поехал через весь город на юго-запад, в пригород. Огни домов исчезли, когда он выехал в темное поле. В ночном воздухе сладко и свежо пахло недавним дождем. Наконец после долгого пути он добрался до заведения Карлотты.
Когда Хендрик приехал сюда в 1858 году, Лос-Анджелес был глухим пустынным местом, где было очень мало порядочных женщин. Глинобитные бордели располагались вдоль Ниггер Эли близ Плаза. Ныне священники всех конфессий Лос-Анджелеса наперебой утверждали, что их деятельность, состоявшая из чтения священного писания, пения религиозных гимнов и устройства благотворительных церковных ужинов, одержала верх над грехом. Грехом они называли проституцию. Эти люди пренебрегали двумя существенными вещами. Во-первых, Лос-Анджелес со временем стал семейной территорией. «Жена» и «закладная» — эти понятия способны заставить человека забыть о его животной сущности. Во-вторых, в обстановке благочестия и в апельсиновых рощах все еще процветало немало публичных домов.
Бад и ему подобные облюбовали заведение Карлотты. Красивая хозяйка, по-матерински относившаяся к своим девушкам и любившая кофе из цикория со сливками — капельку его она остужала на блюдечке для своего мопса, — Карлотта содержала заведение и его персонал в чистоте. У Карлотты всегда можно было получить удовольствие, не боясь нежелательных последствий.
Отпустив поводья, Бад устремил взгляд через двор на веранду, освещенную довольно тускло. До него донесся приглушенный гитарный перебор, женский смех. Бад провел языком по пересохшим губам. Но затем неожиданно пришпорил Киппера и уехал домой.
Заглянув на конюшню, он кликнул Хуана. Тот не отозвался. После ужина он редко
— Мистер Ван Влит?
Странно, но он ожидал услышать этот звонкий голос. Он закрыл дверь конюшни и поднял фонарь, в свете которого разглядел на пороге стройную фигурку.
— Я не могу помочь вам, Амелия. Компания сотрет меня в порошок, ведь она уже однажды расправилась с моим отцом. И с вашим.
— Среди них не найдется ни одного такого сильного и решительного человека, как вы, мистер Ван Влит.
— Значит, определение черт характера — еще одно ваше достоинство? — Его улыбка блеснула в свете фонаря. — Сколько вам?
— Пятнадцать.
— Уже пятнадцать?
В отличие от других девушек она не испытывала никакого смущения по поводу своего возраста. Она стояла и совершенно серьезно смотрела на него. Он чувствовал исходивший от нее цветочный аромат туалетной воды. «Пятнадцатилетние девочки не пользуются туалетной водой», — подумал он, но тут же вспомнил о том, что она наполовину француженка. Она была без шляпки, но длинные волосы были убраны под меховой воротник пальто.
Он поставил фонарь на землю и обеими руками высвободил ее волосы, позволив им рассыпаться по плечам.
— Я делал так с девчонками, когда учился в школе, — сказал он. Он почувствовал, как по всему ее телу пробежала дрожь. «Остановись», — мысленно приказал он себе, но не убрал рук с ее плеч.
— Бад, — тихо проговорила она. В первый раз она назвала его по имени.
— Брат говорил, что ты зовешь меня Гадом. Чем вы с ним занимаетесь?
— Разговариваем.
— О чем?
— О литературе... О поэзии.
— Он целовал тебя?
Она отрицательно покачала головой.
— Тебя вообще кто-нибудь целовал?
— Никто, — прошептала она.
Он услышал скорее шелест ее дыхания, чем голос. Он обнял ее за плечи. Сквозь ткань шерстяного пальто он ясно ощущал хрупкость ее тела.
— Странный недостаток опыта для такой знающей женщины, как ты.
«Целоваться со школьницей — это извращение», — подумал он. Целовать ее было таким же безумием, как и помогать в ее мщении Южно-Тихоокеанской железной дороге. А он понимал, что намерен помочь ей. Сначала он хотел, чтобы поцелуй вышел легким, невинным. По-другому он и не целовался никогда с порядочными девушками. Полудразнящий поцелуй волнует женское сердце, но не влечет никаких последствий и не обязывает мужчину делать после этого предложение. «Первый поцелуй в жизни молодой девушки. Что тут такого?» — думал он.
Однако его губы с такой силой впились в ее рот, что он и сам удивился. Ее губы раскрылись, она обняла его за талию и прижалась к нему. Он ощущал биение ее сердца. Оно дико колотилось под несколькими слоями одежды, под ее юными маленькими грудями. Он предпочитал пышные женские формы, но эти груди его взволновали. Он невольно обнял ее так, что большие пальцы его рук снизу дотрагивались до ее грудей. Он провел рукой по одной груди, коснувшись указательным пальцем соска.
«О Боже, — подумал он. — Что я делаю?!»