Обитель любви
Шрифт:
Раскалившееся докрасна железо впечаталось в крестец телки. Животное отчаянно забилось, и Баду пришлось напрячь все силы, чтобы удержать его. Запахло паленой шкурой и горелым мясом. Маркировщик смазал рану целительной известью. Бад ослабил петлю. Маленькая телушка вскочила и сломя голову умчалась в сторону колыхавшегося шумного стада.
Бад вновь вскочил в седло и врезался в беспорядочно сбившееся стадо, где носились на лошадях и другие пастухи. Пыль, запахи, стук копыт, оглушающий рев животных — Бад уже свыкся со всем этим. Он зычно крикнул. Почти не прикасаясь к поводьям, одним быстрым движением он разлучил молоденького
Солнце стояло еще высоко, когда Бад покинул загон и вернул лошадь на платную конюшню. Потом он сунул голову в бочку с водой. Вожделенно фыркая, умылся, освежил грудь и светлые выгоревшие волосы. После этого он прошел в поварской фургон и подкрепился тарелкой бобов и маисовыми лепешками. Сев на своего Киппера, он повернул обратно в Лос-Анджелес.
Зима была дождливая, и виргинские дубы буйно зеленели. Кусты бузины, усыпанные ягодами, казались охваченными ярко-желтым пламенем. Шемизо — самый сухой и легковоспламеняющийся кустарник — покрылся листьями, сплошь усеявшими его серые, словно мертвые, стебли. Склоны холмов пламенели маками. Заливался песней крапивник. Его возбужденные трели все учащались и учащались, словно поезд, набирающий скорость. Бад сбросил с головы шляпу, и она, повиснув на шнурке, билась широкими полями о его спину. Труд спозаранку внутренне раскрепостил его, и он наслаждался красотой дня. В эти минуты его оставило привычное стремление куда-то бежать, что-то делать и побеждать, побеждать... Подражая свистом веселой песне крапивника, он ехал на восток через отроги гор Санта-Моника, которые некогда принадлежали его предкам.
Горы Санта-Моника отделяют долину Сан-Фернандо от плоской равнины, где течет река Лос-Анджелес. Горная гряда поднимается вверх очень круто, и перевалов через нее почти нет. Даже в самые солнечные дни на дне здешних извилистых оврагов сумрачно. Горы Санта-Моника всегда влекли к себе тех, кто хотел укрыться, спрятаться.
Амелия сидела на корточках. Ее кобылка паслась неподалеку. Маленькие бежевые цветочки запутались в тонкой паутине, которая живо напомнила Амелии расшитый шарф из прозрачного тюля, подарок отца. Вдруг она услышала стук копыт чужой лошади. Чтобы избежать встречи с незнакомцем, она уже хотела было вскочить в седло и укрыться в каком-нибудь овраге, но, подняв глаза, увидела Бада Ван Влита, который рысью приближался к ней.
Она не разговаривала с Бадом три месяца, с той самой ночи, когда он поцеловал ее. Чего только она не передумала о том поцелуе, прислушиваясь к своим многочисленным и приводящим в смущение ощущениям. Но она не потеряла от него голову. Амелия была наполовину человеком европейской культуры, к тому же воспитанным в тепличных условиях снобизма, пронизывающего мир ее матери, мадам Дин. Она смотрела на Бада несколько свысока. Он, как простой работяга, вкалывает на складе, закатав рукава рубашки до локтей! Он, по словам Три-Вэ, нанимался в услужение! И все же — никто на похоронах, кроме него, не выразил им своих соболезнований. И еще: он согласился помочь ей отомстить за отца. Он обращался с ней, как с ребенком, вплоть до того неожиданного поцелуя. Но и после он был к ней добр. Поэтому она считала его своим другом.
Подъехав к ней, он остановился.
— О, Амелия Дин, здравствуйте! Что вы нашли там, на земле, такое интересное?
— Паутину. Очень красивая.
— Ее сплел паук-фанель, дорогая.
Поднявшись с корточек, она по привычке сначала оправила платье, потом присела в вежливом реверансе.
— Мистер Ван Влит!
Красный платок был повязан вокруг его шеи. Солнце играло во взъерошенных светлых волосах. Он с улыбкой смотрел на нее сверху вниз.
— Вы охотитесь на медведя? — спросила она.
— Я загоняю скот.
— Три-Вэ говорил, что вы нанимались в услужение, — снисходительным тоном проговорила она.
«Негодная высокомерная девчонка», — весело подумал Бад.
— Нет, дорогая. Я был рабочим на нефтяных промыслах. А сейчас я просто помогал загонять скот. Заработал всего-навсего тарелку жареных бобов, потому что мне пришлось рано уехать. У меня свидание.
— Деловое?
— Вряд ли. Я танцую котильон с Мэри Ди Франко.
— Она ваша невеста?
— Мэри? Нет, но она из моего гарема.
После этих слов сдержанное выражение на лице Амелии исчезло. Она впервые за несколько недель рассмеялась.
— И большой у вас гарем, мистер Ван Влит?
— Средний.
— А где вы держите своих женщин?
— В Паловерде. Ты когда-нибудь видела Паловерде?
— Нет. Но Три-Вэ мне рассказывал. Это родовой замок предков вашей матери. Гасиенда.
— Именно. Если твой верный дракон не будет изрыгать огонь, я могу его показать.
— Мне разрешают ездить верхом одной, мистер Ван Влит.
Она легко вскочила на свою кобылу, уперев колено в переднюю луку седла.
Он перевел Киппера в галоп и поскакал вверх по склону холма. К его удивлению, она легко последовала за ним. Он снова пришпорил жеребца, и они поскакали наперегонки по холму, поросшему люпином. Издали цветы казались пепельно-красными. Вблизи же они были ярко-синими. Бад знал, что под этим цветочным ковром скрываются скальные выступы и норы сусликов, и хотя Амелия не отставала от него вот уже четверть мили, он забеспокоился, как бы она не вылетела из седла.
— Сдаюсь! — крикнул он.
Они остановили лошадей.
— Дорогая, вы прекрасная наездница. Пожалуй, я возьму вас в свой гарем.
— Вынуждена отклонить ваше великодушное предложение, — ответила Амелия. Щеки ее горели. Глаза блестели. — Ибо вторая по значимости цель моей жизни: уехать из Лос-Анджелеса.
— А первая?
— Разобраться с Южно-Тихоокеанской железной дорогой.
— В этом я помогу вам.
— Да. А потом я возвращаюсь домой. В Париж. — Она все еще как следует не отдышалась, и ее губы были раскрыты. Эти губы запомнились Баду, они были очень нежными и податливыми.
— И там будете счастливо жить?
— Мама говорит, что с тем великолепным dot [10] , которое она мне даст, я буду очень богатой невестой. — Они ехали по высохшему руслу. — Конечно, она проиграет дело и никакого приданого не будет. Но я все равно не хочу выходить замуж за какого-нибудь жирного и старого буржуа, так что...
— Уйдете в монастырь?
— Я стану великой куртизанкой, как Дама с камелиями.
Он расхохотался так громко, что Киппер даже дернулся. Успокоив коня, он сказал:
10
Dot — приданое (фр.).