Обитель подводных мореходов
Шрифт:
– Ты насчёт билетов на Викин концерт не забудь подсуетиться, деловито напомнил Кузьма, - партер, первый ряд, посредине.
– А можно и персональную ложу, - заметил Егор, - не посмеем отказаться.
– И галёрки хватит с вас, - небрежно бросил Колбенев.
– Тоже мне, меломаны нашлись.
– Эх, дружки вы мои, корешочки, - Кузя покрутил головой, зажмурившись от восторга.
– Как всё-таки здорово, что мы на втором курсе.
– И он пошёл чечёткой, громыхая ботинками по мостовой и помахивая руками.
Дружки еле уняли его, припугнув якобы показавшимся патрулём.
За поворотом улицы, при её впадении на Замковую площадь, открылся знакомый дом. Около подъезда толпились люди. Слышалась негромкая музыка.
– Во, прям с корабля на бал...
– простодушно заметил Кузьма.
– Только нас там и не хватает. Уж не замуж ли выходит кое-кто, не дождавшись с моря кой-кого?..
– Типун тебе на язык, - посулил Колбенев.
Но в душе Егора шевельнулось что-то тревожное. В доносившихся звуках совсем не чувствовалось свадебного веселья. Ребята приумолкли. Тревога и неопределённость усиливались по мере того, как они подходили к угловому дому на площади.
Непрядов всё сразу понял, как только у распахнутых настежь дверей увидал зарёванную Лерочку и ещё нескольких её подруг, пугливо теснившихся кучкой.
Зашевелившись, толпа медленно расступилась, и тогда в глубине дверного проёма обозначился коричневый, с позолоченным орнаментом гроб. Он выплывал из сумеречной глубины подъезда, покачиваясь на руках, будто роковой челнок.
"Вика!.." - одними лишь глазами только и мог выкрикнуть Колбенев, а потом сразу сник, руки его немощно повисли, словно перебитые, и голова вдавилась в плечи.
– Как же так?
– немного справившись с собой, сказал Вадим.
– Этого не может быть...
Егор страдальчески поморщился, ничего не ответив. Кузьма вздохнул, пожимая плечами. Да и что говорить, когда и без того всё было ясно. Как в тяжёлом, нездоровом сне разворачивалось мучительное действо: плавно колыхался на волнах траурной музыки коричневый гроб и медленно, призрачными тенями двигались за ним люди.
Настойчиво проявила себя осень, которая прежде казалась не так заметной. Низкое серое небо не переставая сочилось изморосью. Холодная влага и серый мрак обволакивали унылые дома, голые деревья, лысые черепа булыжной мостовой. На душе становилось ознобко и пусто, как это случается почувствовать себя перед простудой.
Непрядов решил, что надо всё же действовать, что-то придумать, - лишь бы не стоять истуканами на одном месте. Оставив обессилевшего от горя Колбенева под присмотром Кузьмы, Непрядов протиснулся сквозь толпу Викиных родственников, соседей и просто любопытных к подъехавшему катафалку. Ни у кого не спрашивая, нужна ли его помощь, сделал то, что считал нужным: пособил пocтавить гроб в салон катафалка, помог женщинам подняться в него. Выбрав подходящий момент, переговорил о случившемся с Лерочкой.
Хоронили Вику на окраине города, в Вецмилгрависе. До кладбища дружки решили добраться на такси, в катафалке и без них было тесно. По пути заехали в цветочный магазин, без сожаления потратив почти все имевшиеся у них деньги на огромный, самый дорогой и красивый венок.
Им не повезло. Где-то на полпути машина сломалась и потому долго пришлось искать попутку. Когда приехали на кладбище, народ уже расходился. Викину могилу, утопавшую в живых цветах, отыскали без особого труда. Она оказалась неподалёку от часовни, к которой вела ровная, посыпанная песком дорожка.
– Опять опоздал, - подавленно сказал Вадим.
– Какой-то злой рок, проклятое невезение...
– Оно и лучше, что так вышло, - попытался Егор успокоить друга. Крепче запомнишь, какой она в жизни была. Потому что смерть всегда искажает представление о человеке.
– Это уж точно, - поддержал Кузьма.
– Смерть - штука безобразная. Уж лучше не видеть, если можно, что натворила она.
– Никак не укладывается в голове, что её нет и никогда не будет, сказал Вадим понуро, будто в пустоту глядя перед собой.
– Так о многом ещё не сказал ей...
– Вот потому-то смерть всегда кажется противоестественной, - сказал Егор.
– Она же всегда не даёт завершить что-то очень важное - не только мёртвым, но и живым... Мечты, надежды, планы - всё летит кувырком. Вот хотя бы наш мичман: жизнь, можно сказать, прожил на флоте, но разве не хотелось ему ещё и ещё раз уйти вместе с нами в море?.. Или Вика... Кто знает, каким открытием мог бы стать её первый концерт!
– Карга косая - она, конечно, неразборчивая и глупая, - заметил Кузьма, - но человек на то и есть человек, чтобы разумную голову на плечах свой век носить. А что касается разных там оборванных надежд и планов, так ведь ничего ж не кончается. Всё навечно остаётся в тебе самом, пока ты живёшь, пока дышишь воздухом и по земле ходишь. Вот будет у меня дочь, я непременно назову её Викторией... Имя-то какое!
Вадим грустно улыбнулся. Он не верил ни Кузиному надуманному оптимизму, ни Егоровой умиротворённой рассудительности. Но был обоим благодарен за сострадание, просто за то, что они в эту тяжкую минуту не оставили его.
Начало смеркаться. Дождик моросил всё так же надоедливо и тупо. С Двины начало задувать холодным, резким ветром. Деревья прощально помахивали фалангами голых ветвей. Пора было возвращаться в училище.
Миновав кладбищенские ворота, дружки зашагали к автобусной остановке. Ждать пришлось довольно долго. Егор мрачно молчал, прислонившись плечом к фонарному столбу. Вадим зябко поёживался, пряча руки в карманах бушлата. Кузьма безуспешно пытался закурить. Швырнув под забор отсыревшие спички, он с надуманным подъёмом сказал:
– Пацаны, а всё ж здорово, что мы уже на втором курсе! А?
Никто ему на это не ответил.
– А, Вадимыч, Егорыч?..
– не отставал Кузьма.
– Ты уже это говорил, - буркнул Непрядов, поднимая воротник бушлата.
Кузьма приумолк, догадавшись, что его дежурная реплика пришлась не к месту.
– А всё-таки, спасибо вам, ребятишки, - нарушил молчание Колбенев.
– Да за что?
– удивился Егор.
– За то, что мы вместе и ещё за то... что вы просто есть.