Обитель подводных мореходов
Шрифт:
– Ребят, а может, и в самом деле хватит?
– взмолился Кузьма.
– И так уж столько кораблей натопили, что они, надо полагать, в три слоя на дне лежат.
– Не сачкуй, - неумолимо отрезал Вадим, - а то сам на "госах" ко дну пойдёшь.
– Время, время!
– заёрзал сидевший на разножке Егор.
– Курсовой на корму уходит, а вы баланду травите.
Вздохнув, Кузьма снова обнял перископ как наскучившую партнёршу на танцах.
– Второй замер, то-овсь!
– Ну, ну!
– поторапливал Егор.
– Не тяни.
Отвалившись от перископной
– Не, я в это дело целиться не могу, - заявил он, - у меня характер мягкий и сердце доброе.
– Это во что же - "в это"?
– начал сердиться Егор.
– А вот в это!
– и мотнул головой.
– Конвой прикрыт намертво.
Егор глянул в перископ и убедился, что Кузя прав. Перед окуляром, вместо конвоя, красовался нарисованный на бумаге кошачий зад с вызывающе загнутым кверху хвостом.
"Чижевский, - догадался Непрядов, - его художества".
Дружки выбрались из рубки.
– Ну как?
– вежливо осведомился Эдик.
– В очко попали?
– Ты бы свою задницу подставил, - посоветовал Кузя.
– Она у тебя шире. А животное не хочется обижать.
– Мазло. Учись, как надо атаковать, - небрежно бросил Чижевский, впихиваясь вслед за своим расчётом в рубку, и сразу торжественно скомандовал: - Боевая тревога!
– ...Атака батьки Махно на переполненный сортир начинается!
– в тон ему торжественно дополнил Кузьма.
Выглянув из двери, уязвлённый Эдик покрутил у виска пальцем. Кузьма ответил ему тем же.
– Вот именно, - пояснил Вадим.
– У обоих - три минус пять, а недостающие шарики занять негде.
– Кончай кошачий балаган, - вмешался Непрядов на правах старшины и постучал кулаком по фанерной рубке.
– Хохмить после экзаменов будем.
Подойдя к классной доске, Вадим взял кусок мела и принялся чертить торпедный треугольник, подробно объясняя Кузе, в чём состояли его промашки. Кузя слушал дружка более терпеливо, чем с интересом. Он был убеждён, что атака по шумопеленгам получается всё же лучше и потому нет смысла особенно расстраиваться из-за пустяков.
Егop принялся составлять отчёты по своим атакам, заполняя бланки исходными данными. С особым удовольствием он прочёркивал красным карандашом направление движения выпущенных торпед, обозначая места, где они прошли под днищем главной цели.
"Эх, стрельнуть бы вот так на самом деле по конвою практической, парогазовой, да ещё с прибором следности, чтоб самому убедиться - попал или нет, - размечтался Непрядов.
– Вот тогда можно было бы точно знать, насколько глаз снайперский".
– Кто здесь Непрядов?
– вывел его из мечтательного состояния чей-то голос.
Егор оторвался взглядом от схемы, которую всё это время чертил, и увидал в дверях рассыльного - невысокого, худенького первокурсника с повязкой на рукаве. Держался он подчёркнуто официально и сухо, с полным сознанием своих полномочий.
– Ну, допустим я, - отозвался Егор, с начальственной небрежностью отваливаясь на спинку стула.
– Что вы, мой юный друг, имеете мне сказать?
Почтительно выпрямившись перед старшекурсником,
– Товарищ старшина первой статьи, приказано передать: в вестибюле вас ждут.
– Кто именно, гардемарин?
– возвысил его Непрядов.
– Говорите тотчас!
Строгий первокурсник польщённо оттаял дрогнувшими уголками губ, но всё же не сдался.
– Сказал, что приказано, - изрёк с неподдельной твёрдостью и скрылся за дверью.
– Ох, уж эти "гардемарины" с зелёными ушами, - тут же заметил Кузьма.
– Плохо мы воспитываем молодёжь.
– Сам таким был,- напомнил Егор, нехотя поднимаясь из-за стола. Пойду гляну, кому я там понадобился.
Сбежав по лестнице, Непрядов боковым коридором вышел в вестибюль. Всё та же в прохладном полумраке давила торжественная тишина, в бездну сумрачного потолка устремлены мраморные колонны. Подобно пушкинскому командору недвижно каменел у знамени рослый часовой. Шаги отдавались под сводами гулко и значительно. Однако никого больше не было видно. "Уж не разыграл ли кто меня?" - подумал Непрядов и взялся за массивную бронзовую ручку входной двери, собираясь на всякий случай выглянуть на улицу.
– Егор!
– отчётливо услыхал он за спиной негромкий голос.
Непрядов обернулся и... увидал Катю. Она стояла за колонной, где свет не горел, и потому её трудно было сразу заметить. Егор бросился к ней с мгновенным приливом восторга и радости, с ощущением настоящего чуда, нежданно-негаданно свалившегося на него. Он взял её крепкие, но удивительно нежные ладони и уткнулся в них лицом, замирая от нахлынувшего счастья.
Фигура застывшего на часах командора явно начала оживать, заблестела глазами в сторону появившегося развлечения. Чтобы не искушать его, Непрядов увлёк свою юную подругу за колонну, в глубину небольшого алькова, где их никто бы не смог видеть.
– Ну, как ты, откуда?
– спросил он, как только немного успокоился. Ведь тысячу лет не виделись!
– Приехали на гастроли, - почти шёпотом отвечала она, сияя всё той же по-детски трогательной улыбкой, которая всегда завораживала.
– Воздушные гимнасты Плетнёвы, рекордный полёт под куполом цирка - спешите видеть и обалдеть!
– Вот здорово!
– обрадовался Егор.
– Теперь наконец-то посмотрю, как ты летаешь по воздуху.
– Лучше всех, - с лукавой искоркой в глазах похвастала Катя.
– Разве ты сомневаешься?
– В тебе - никогда!
Они согласно и тихо засмеялись, совсем не думая о том, что каждый звук и даже шорох в огромном вестибюле многократно усиливается, неизменно обнажая чужую тайну. Из своей комнаты выглянул дежурный офицер и предупредительно кашлянул. Влюблённые поутихли.
Непрядов вспомнил, что как раз в этот день он мог получить увольнительную. Из-за подготовки к "госам" он уже забыл, когда в последний раз ходил в город - не до развлечений было. Дружки сговорились, что и шагу за порог училища не ступят, пока не прозвенит последний звонок. Теперь же представился тот особый случай, который давал право на снисхождение к самому себе.