Обитель подводных мореходов
Шрифт:
– Она ненавидит меня... Так за что же я должен любить её?
– Ну ты даёшь...
– только и мог вымолвить Колбенев. Возбужденно пройдясь из угла в угол, он заговорил отрывисто и резко, словно вдалбливая каждое слово в непонятливую голову дружка.
– Ненавидит?.. Ха-ха-ха. Это и в самом деле смеху подобно! Зачем же ей следовало сообщать мне, когда и каким поездом она уезжает?
– Да так, к слову пришлось.
– Ты ошибаешься. И встретила она меня, думаю, совсем не случайно, настаивал Вадим, - назвала даже номер вагона и какая платформа...
– Не верю, - упорствовал Непрядов.
– Тоже мне, Станиславский нашелся: не ве-ерю...
– передразнил Вадим и кивнул на часы: - Пока мы трепемся, поезд вот-вот уйдёт.
Непрядов заколебался, уже не столь непримиримый в своей решимости не прощать обиды.
– Всё равно ж теперь не успею, - сказал он как бы в своё оправдание.
– Всё будет зависеть от того, сколько ещё будешь думать и как быстро бежать.
– И потом, у меня же нет увольнительной. И отпроситься не у кого...
– Как дежурный по роте я отпускаю тебя, - и с этими словами Вадим скрылся за дверью, собираясь отыскать в кабинете у ротного увольнительный жетон.
Непрядов подумал, что нет смысла ждать. Каждая секунда уменьшала его шансы на последнюю встречу с любимой. Он выскочил на лестницу, мимоходом сдёрнув с вешалки чей-то бушлат и прихватив чужую бескозырку. Во дворе единым махом перебросил своё упругое, сильное тело через забор и устремился через проходные дворы к городскому вокзалу - благо находился он неподалёку от жилого корпуса. Он вихрем летел через привокзальную площадь, не обращая внимания на лужи, на злую матерню тормозившей шоферни и пронзительный свист постового. "Только увидать бы её, - мелькало в голове.
– А там - хоть на куски пускай меня рвут..."
На перроне Егор появился в тот самый момент, когда ленинградский скорый уже покидал привокзальную зону. Насмешливо, как два фингала на подбитой физиономии, светили на последнем вагоне красные фонари.
Непрядов плюнул с досады и снова повернул к подземному переходу, откуда только что выскочил. "Сколько же мне так вот по-дурацки может не везти?.." - подумал с отчаяньем. Но поразмыслив, всё же решил, что всё к лучшему. За какую-то минуту или две ничего уж не могло бы измениться в их отношениях. "А то и ловиторы могли бы запросто на смех поднять, - больно укололо его.
– Явился, мол, не запылился..." Непрядов уже досадовал на себя, что так легко и доверчиво "клюнул" на разгулявшуюся фантазию Вадима.
37
Как ни пробовал, Катю Непрядов забыть не мог. Она стала теперь его не проходящей тоской, не утихающей болью, от которой избавиться не было сил. Не так уж угнетал разрыв между ними, как полная неясность, из-за чего всё это могло произойти. Что там наговорила о нём Лерочка, он мог только догадываться. Непрядов несколько раз пытался объясниться с ней по телефону, только из этого ничего не вышло - она попросту отказывалась с ним разговаривать, да и на танцах в училище перестала бывать.
Иногда Егору казалось, что все недоразумения развеются как бы сами собой: пройдёт какое-то время, и он снова будет любим и счастлив, как некогда прежде. Не могла же Катя так вот просто уйти от него, даже не попытавшись во всём как следует разобраться. Но все же надежды с каждым днём становилось гораздо меньше, чем сомнений. На все его письма Катя отвечала упорным молчанием. Да вскоре он и сам перестал ей писать.
Не менее тягостными и мрачными становились его отношения с Чижевским. С некоторых пор "милорд" сделался раздражительным и злым, почти ни с кем не разговаривал. Впрочем, его по-человечески стало немного жаль, особенно после того, как намечавшаяся женитьба на Лерочке не состоялась. Во всём случившемся тот, конечно же, винил Егора: не мог не догадаться, что невольно служил для капризной Лерочки чем-то вроде разменной карты, которая пускалась в ход каждый раз, как только надо было хоть чем-то досадить Егору. Чижевский держался так, будто для него Непрядова в классе вообще не существовало. И Егору ничего другого не оставалось, как отвечать Эдуарду тем же самым - полным равнодушием, а то и презрением. Каждый из них желал поскорее разъехаться, с тем чтобы никогда уже по своей воле не встречаться. Слишком неудобными оба они стали друг для друга.
38
А вот у Обрезкова и его преданной Регины Яновны, казалось, не существовало никаких проблем. Во всяком случае уже не было причин откладывать помолвку. По настоянию Кузьмы на взморье, где жила Регина, друзья выбрались накануне экзаменов. Устоялись погожие майские дни, когда меньше всего хотелось бы корпеть над учебниками и конспектами, когда сама душа неудержимо рвалась поближе к морю.
У Егора, впрочем, настроение было прескверным. Мысли о Кате по-прежнему не выходили из головы. Он попробовал от этой поездки отказаться, но Кузьма с Вадимом едва не силой выволокли его за КПП. В конце концов Непрядов смирился, и они отправились на вокзал. По пути зашли в цветочный магазин - какая же помолвка без цветов, затем и в гастроном за шампанским. Вскоре дружки стояли в тамбуре, где можно покурить и запросто поболтать, а шустрая электричка с перестуком колёс и посвистом несла их в Саулкрасты.
Спустя минут сорок сошли с поезда и направились в сторону посёлка, видневшегося неподалёку от станции. Аккуратные, утопавшие в юной зелени домики вытянулись вдоль берега. Море начиналось где-то за могучими старыми соснами. Заштилевшая, ленивая вода проглядывала меж стволами деревьев, как бы шелушась на солнце рыбьей чешуёй.
Субботний день близился к вечеру. На улице не видно ни души. Лишь куры, недовольно квохтая, горделиво расхаживали вдоль штакетников. Пахло разогретой сосновой смолой и дымком тлевших в угасавшем костерке прошлогодних листьев.
Кузя смело пихнул дверь калитки и размашистым жестом владетельного хозяина пригласил дружков во двор. Они прошли по тропинке мимо вскопанных грядок, обогнули пышный куст зацветавшей сирени и ступили на крыльцо. Пока для порядка шмыгали ботинками по половичку, в дверях появилась улыбающаяся хозяйка. Регина Яновна выглядела моложе своих тридцати с небольшим лет. Широкая в кости, но не полная, крепко сбитая, с короткой спортивной стрижкой, она производила впечатление подвижной и решительной чемпионки по баскетболу. Лицо её могло бы показаться миловидным, если бы его слегка не портили веснушки. Но Кузя уверял, что для настоящей женщины даже в этом имеется свой шарм, надо лишь поставить себя превыше досужих предрассудков и прежде заглядывать в душу, чем обращать внимание на внешность и даже на возраст. Друзья не возражали, целиком доверяя его вкусу.
В просторной, обставленной старой мебелью комнате был накрыт широкий стол. У окна о чём-то таинственно перешёптывались две молодые женщины, примерно одних лет с Региной, - верно, её подруги. При виде вошедших курсантов они перестали "секретничатъ", приготовившись знакомиться с неприступно серьёзным, едва не деловым видом. Регина тотчас представила подруг. Одну из них, с рыжеватыми волосами, поджарую, бойкую, звали Вероникой. Другая же, немного полноватая и поскромнее, назвалась Линдой.
Ещё не сели за стол, а Вероника с ходу "положила глаз" на Егора, вызвав его на разговор о каких-то пустяках. Она слегка, как бы нарочно, картавила, несомненно убеждённая, что это ей идёт. Непрядов с трудом, скорее из приличия втягивался в разговор - он всё ещё был не в духе. Однако ему не хотелось показаться в чьих-либо глазах нелюбезным, и потому он, как мог, пересиливал хандру.