Обитель подводных мореходов
Шрифт:
На подведении итогов выяснилось, что поразили не крейсер, а сторожевой корабль, оказавшийся за несколько секунд до залпа в створе с главной целью. За эту атаку экипаж получил невысокую оценку. Приз, казавшийся таким близким, ушёл к экипажу другой, более удачливой и счастливой лодки. В результате не удержались даже на третьем месте.
Жадов негодовал: поочерёдно устраивал каждому, кого считал виноватым, основательную головомойку. Непрядову досталось, в основном, за плохую подготовку гидроакустика, якобы не сумевшего чётко классифицировать цель.
Непрядов вступился за Хуторнова, напомнив, что перед самым залпом акустик всё-таки докладывал об изменившемся характере шума главной цели. Но это лишь ещё больше подлило масла в огонь. Командир не стал слушать никаких объяснений. Он обвинил Непрядова в желании оправдаться любым способом, вместо того чтобы признать себя виноватым.
Дальше случилось и того хуже. Хуторнов однажды вернулся из города в стельку пьяным. Как водится, его за это посадили на губу. И Непрядову в очередной раз досталось от командира - на этот раз за "полный развал" в боевой части воспитательной работы.
– Ну и житуха пошла, - жаловался Непрядов своему дружку-минёру, когда однажды вечером они остались в комнате вдвоём.
– Теперь впору хоть самому напиться.
– Есть такая возможность, - обнадёжил Стригалов.
– Назавтра мой Шурочек объявила нечто вроде интимных посиделок. Велено передать: Нинон тоже будут. Ну как, двинем?
– Разве наш "Перпетуум-мобиле" отпустит, - Непрядов кивнул в сторону соседней командирской комнаты.
– Теперь до пенсии без берега просидим.
– Завтра суббота, отпросимся в баню.
– Ну, разве что...
– сдался Егор, не утерпев перед соблазном снова встретиться с "быстроногой рыбачкой".
13
На другой день всё получилось как нельзя лучше. К командиру на несколько дней из Ленинграда приехала жена, и он сошёл на берег сразу же после обеда, оставив за себя Теняева. Виктор Ильич сжалился над сиднем сидевшими в казарме лейтенантами и обоих отпустил до утра.
Егор с Толиком прихватили маленькие чемоданчики с бельём и отправились в баню, располагавшуюся на окраине городка. Они шагали к ней наикратчайшим путём, по шпалам узкоколейки, тянувшейся мимо забора береговой базы через огромный пустырь. Зачастил мелкий дождь, предвещавший затяжную ненастную осень. Друзья, как в монашьи рясы, кутались в чёрные плащ-накидки.
– Теперь мой Скогуляк, наверное, рвёт и мечет, что его помощник домой не отпустил, - сказал Толик, семеня ногами по скользким шпалам.
– Ну и правильно сделал, - согласился Егор, придерживая полы трепыхавшего на ветру плаща.
– Командир слишком уж распустил твоего мичмбна.
– И нарочито сместил на последнем слове ударение, как бы подчеркнув тем самым свою неприязнь.
– Как ему на берег сойти, - так запросто, и разрешения у тебя не спросит.
– Ясное дело, - Толик с сарказмом ухмыльнулся.
– Он же нашему "Перпетуум-мобиле" то квартиру обоями клеит, то мотоцикл ремонтирует словом, нужным человеком стал.
– Я бы на твоём месте поприжал этого "нужного", - посоветовал Непрядов, - не в рабочее же время ему заниматься командирской бытовухой.
– Да связываться как-то неохота, - Толик остановился, закуривая; догнав размашисто шагавшего Егора, продолжал: - Ведь у кэпа Скогуляк всегда прав, а я постоянно виноват.
– А ты торпеды не топи, вредитель, - Непрядов поддел дружка локтем.
– Это ещё как поглядеть, кто вредитель!
– возмутился минёр.
– Ведь когда торпеды проверяли в мастерской, я находился в наряде. Это же мичман, как мне сказали, во время приёмки куда-то смылся и не уследил, что в приборном отсеке забыли поставить на лючке прокладку. Торпедушка, сердешная, нахлебалась водицы и утонула.
– Что ж ты на разборе об этом не сказал!
– Егор замедлил шаг, негодующе глядя на Толика.
– А что говорить, будто Жадов и сам этого не знает: командир всегда прав, как бы он ни поступал.
– Отвратная психология, - Непрядов резко двинул по воздуху кулаком. Ты что же, и сам так собираешься поступать, когда командиром станешь?
– Во, хватил!
– обиделся минёр.
– Будто я хуже тебя знаю, что такое настоящий кэп. Это же... Это же эталон истинной чести, порядочности - как наш Дубко.
– И Жадов тоже наш, - горько ухмыльнулся Егор.
– Куда ж от него денешься?
– Это верно, пока что - никуда. Вот я и не хочу с ним бодаться по причине разных весовых категорий.
– Не боец ты. Терпи тогда, если нравится.
– Тебе проще говорить. А у меня в ноябре на старлея срок выходит. Думаешь, начав свалку, можно запросто оправдаться?
– Правым надо быть, прежде всего, перед собственной совестью, а уж потом хоть перед каждым бревном. Лично я молчать не собираюсь. Не только за себя, но и за своих моряков всегда найдётся что сказать.
– Ты это что же, выходит, оправдываешь своего бухарика Хуторнова? Толик ехидно прищурился.
– Никакой он не бухарик, - Непрядов сердито зыркнул на дружка.
– И напился-то первый раз в жизни, как-то всё по-глупому...
– Тогда посоветуй, как ему напиваться по-умному. Простоквашей, что ли?..
– Да это же он со зла, не то с обиды, - пояснил Непрядов.
– А всё случилось после того, как Жадов на подведении итогов при всех назвал его трусом.
– Вот видишь, твой "глухарь" хотел насолить Жадову, а поднапакостил, в первую голову, тебе. Ты же после всего этого его защищаешь.
– Пойми ты! Акустик мой уж если в чём-то и виноват за срыв атаки, то, вероятно, не больше нас с тобой. Может, ему всё же надо было чуть раньше предупредить командира об изменившихся шумах. Но в одном убеждён: в жизни как в боксе - за применение запрещённых приёмов надо дисквалифицировать.
– Вот ты и скажи об этом комбригу, а не мне.
– Положим, комбриг всё и так знает. Ты думаешь, он тогда в отсеке зря прикидывался, что ему на всё наплевать?..
– Тебе видней. Я во время атаки в центральный как-то не захаживал... Всё больше о торпеды животом тёрся.