Обитель подводных мореходов
Шрифт:
– Я не струсил, товарищ командир, - разом изменившись в лице, ответил акустик.
– Не убеждён, - повысил голос Жадов.
– В этом и сейчас не поздно разобраться: ваши товарищи, надеюсь, дадут принципиальную оценку вашим весёленьким дивертисментам.
Только никто не торопился тотчас осудить Хуторнова, да и чего ради лезть в чужие дела. Матросы один за другим постепенно вышли из курилки, посчитав неуместным своё присутствие.
Хуторнов продолжал стоять перед командиром, дрожа от обиды и злости.
– Я не трус, - повторил он.
– Я это докажу!
– Хотелось бы верить, - обнадёжил командир, чтобы окончательно не загнать матроса в угол.
– Море будет всем нам и судьёй, и прокурором, и адвокатом. Его приговор, как говорится, обжалованию не подлежит. А вот за симуляцию и срыв занятий объявляю вам, товарищ старший матрос, месяц без берега.
Хуторнов молчал, уставившись взглядом под ноги.
– Не слышу!
– грозно напомнил командир.
– Есть, месяц без берега, - буркнул Хуторнов, вяло распрямляясь.
Когда акустику позволено было выйти и тот направился к двери, Жадов назидательно сказал:
– Вот, Егор Степанович, к чему ведёт порочная практика сокрытия проступков. Вы простили матроса, пожалели его, а он снова подвёл вас. Разве не логично?
– Так точно, подвёл, - согласился Непрядов.
– Но я бы не стал, товарищ командир, при посторонних своего матроса обвинять в трусости.
– Скажите на милость, какие мы все сердобольные, какие мы все великие психологи, знатоки человеческих душ. А случись завтра в бой идти - кто поручится, что Хуторнов не подведёт экипаж?
– Тот случай не был трусостью, - запальчиво возразил Непрядов. Обыкновенное минутное замешательство. Я же рядом находился и всё видел.
– Но и другие видели. Мичман Скогуляк, например, совсем иного мнения.
– Пусть это останется на его совести. Но разве капитан третьего ранга Дубко был не прав, когда всё же поверил Хуторнову?
– Не будем сомневаться в командирской мудрости Дубко. Однако вы отвечаете за своего подчинённого в первую голову и никто другой. Согласны?
– Само собой, - ответил Егор.
– За сегодняшний проступок Хуторнова я не снимаю с себя ответственности.
– Разве только за сегодняшний?
– командир с сожалением поглядел на Непрядова.
– В этом и заключается ваша главная ошибка. Вы не понимаете причинной взаимосвязи поступков, не хотите считаться с объективными фактами. Не столько Хуторнов беспокоит меня, сколько вы сами, лейтенант Непрядов. Командир должен являть своим безукоризненным поведением пример для подчинённых. А вы?..
Жадов не стал договаривать, что сидение на гауптвахте не украшает командирский авторитет. Но и без того было ясно: тяжёлые времена теперь наступили для Егора.
Оба вернулись в кабинет торпедной стрельбы. Снова Жадов, будто истосковавшись по работе за несколько минут вынужденного перерыва, взвинтил темп атак.
Непрядов выкладывался в своём штурманском углу, как только мог. Хотелось делом доказать, что напрасно кому бы то ни было сомневаться в нём. Пришла злость на самого себя, вместе с ней прибыло и уверенности во всём, что он делал. Снова, как и прежде, всё у него получалось, несмотря на мелочные придирки Жадова.
Выли от изнеможения приборы, накалялись панели счётно-решающих устройств, и без промаха воображаемые торпеды поражали корабли "противника". И тогда Непрядов подумал: "А может, в чём-то прав Жадов, этот неутомимый "Перпетуум-мобиле", что заставляет всех работать на пределе возможного. В работе у каждого командира свой стиль. Верно, только так и должен в море приходить солёный вкус победы..."
11
Странные у Егора складывались отношения с "быстроногой рыбачкой". Неделями могли не встречаться друг с другом. Нинон каждый раз выдумывала какие-то неотложные дела, мешавшие ей прийти на свидание. Потом вдруг передавала через подружку-Шурочку записку, прося Непрядова непременно быть в каком-то малоприметном месте, где их никто бы не мог увидеть вдвоём.
До глубокой ночи бродили они по берегу моря, болтали о всякой всячине, и обоим было интересно друг с другом. Нинон хотелось узнать о Непрядове как можно больше. И Егор охотно рассказывал ей о себе, о том, как жил, как учился и как в моря ходил. Одной только темы не касался: словом даже не обмолвился о своих отношениях с Катей. Боясь признаться самому себе, он всё ещё что-то ждал, на что-то надеялся.
Впрочем, Нинон никогда не интересовалась, был ли Егор с кем-нибудь близко знаком до неё. Ведь и она, насколько понимал Непрядов, монахиней себя не считала. Выглядела года на три постарше, держалась свободно, даже чуть покровительственно по отношению к нему, как бы подчёркивая над ним своё женское превосходство и силу тайных чар. Именно эта разница в возрасте, в чём Егор не сомневался, как раз и служила причиной скрытности его новой подруги. В их маленьком городишке, где каждый о своём соседе знает чуточку больше, чем о самом себе, не так-то просто незамужней девушке уберечь свою репутацию. Дай только повод, а любители "почесать языки" в рыбацком посёлке всегда найдутся. Иное дело, если бы Непрядов подавал хоть какой-то повод для намерений более серьёзных, чем "прогулки при луне". Он не пытался даже намекать Нинон, что любит её, и уж совсем не помышлял жениться на ней. Не раз спрашивал себя, зачем же тогда встречается с ней и не находил определённого ответа. Просто нравилось хоть изредка видеться с приятной девушкой, принимая условия их странных отношений, как непременные правила какой-то азартной, тайной игры.
Однажды Нинон позволила проводить её до самого дома. Тихо дышала ночная майская теплынь. Где-то в прибрежном ивняке перещёлкивались соловьи. На глади залива маняще пошевеливалась проторенная луной зыбкая тропинка. Они стояли у калитки, молча прислушиваясь к разгульному соловьиному торжеству. Егору подумалось, что, наверное, так же вот, много лет назад, отец провожал до дома его будущую мать... Жила она, могло статься, в таком же доме о трёх оконцах, глядевших на море. Такая же красивая быстроногая рыбачка... О чём говорили они, о чём молчали?..
Но случилось всё же, чего он желал и смущался. Нинон прильнула к нему, крепко обхватив руками за шею, принялась целовать неистово и жадно. Потом, словно испугавшись собственной шальной отваги, в мгновенье исчезла за дверью.
Непрядов немного постоял у калитки, обалдело улыбаясь и не совсем ясно соображая, что же теперь делать. Можно было бы последовать за ней и войти в дом. Вполне могло оказаться, что дверь не заперта. Как бы подстегивая его, в крайнем оконце вспыхнул свет, занавески шевельнулись. А он всё топтался на одном месте, не зная, как поступать. Померещилось, что под ногами невесть откуда взялась до краёв наполненная водой глубокая канава, которую надо не то обойти, не то перепрыгнуть.