Обитель

Макгвайр Шеннон

На домашнем телефоне Стейси не брали трубку, и я оставила ей короткое сообщение, попросив заходить покормить Спайка и кошек, пока я не вернусь. Я умолчала о примерных сроках своего отсутствия, так как мне совершенно не хотелось, чтобы она принялась звонить Сильвестру и спрашивать, не пытается ли он убить меня чужими руками. Я бы ее за такую реакцию не винила, ведь как-никак в предыдущий раз, когда я уехала выполнять его поручение, то была превращена в рыбу и провела четырнадцать лет в пруду парка Золотые Ворота. Что ж. Такие вещи дважды не случаются, вот мне и не хотелось понапрасну ее тревожить.

Мой сеньор знает, куда я уезжаю, о котах я позаботилась.

Так что осталось сделать один звонок. Не на местный номер, хотя дом, куда я звонила, располагается от меня всего в нескольких милях. Строго говоря, я даже не была уверена, что вообще звоню по телефону.

Прижав трубку плечом, я быстро нажала все кнопки в обратном порядке. Раздался щелчок, затем наступила выжидающая тишина, и я проговорила: «На дворе трава, на траве дрова, не руби дрова на траве двора». Это не заклинание — чары здесь не нужны. Это напоминание для уже существующей связи, куда ей нужно меня направить.

Наступила пауза, в течение которой телефонные линии, которым не было причин соединиться, соединялись, и провода изменяли маршруты, ведя сигнал в здание, где никто и никогда не подписывал договоров с телефонными компаниями. В трубке дважды щелкнуло, а затем низко и мрачно загудело. Я ждала. Лушак любит спецэффекты, и если вы не можете с этим смириться, вам не стоит ей звонить. Можете просто зайти — если вам не особенно дороги собственные ноги. «Просто зайти» к морской ведьме, которой больше лет, чем современной цивилизации, — не то хобби, которое способствует здоровью и долгим годам жизни.

Наконец гудение замолкло, раздался еще один щелчок, и хриплый голос раздраженно произнес:

— Алло?

— Здравствуй, Лушак.

— Тоби, это ты? — раздражения в голосе поубавилось.

— Да, это я.

— Какого черта тебе нужно?

— Я еду в Укрощенную Молнию.

Она помолчала.

— В Укрощенную Молнию? С чего бы тебе туда ехать? Там кругом только грязь и тупицы.

— Меня посылает Сильвестр.

— Ясно. Главный тупица. — Снова последовала пауза. — Зачем ты мне это говоришь?

— Я могу не вернуться до конца недели, смотря сколько времени займут дела. Решила тебя предупредить.

— Вот как, — в ее голосе прозвучало едва заметное разочарование, которое она поспешила скрыть веселым тоном. — Ну и прекрасно. Переделаю кой-какие дела, не беспокоясь, что ты заявишься в гости.

— Я рада, что ты не против.

— Не против? С чего это мне быть против?

— Ни с чего.

— Вот и ладненько. Осторожнее там. Не ходи одна в темноте, не позволяй чужим глазам обмануть тебя. Помни о том, что ищешь. Не доверяй тому, что говорит кровь. Всегда оглядывайся.

— Что?

— Ничего, Тоби. Это… ничего, — сказала она слегка недовольно. — Убирайся из моего телефона.

— Увидимся, когда я вернусь.

— Гм… Тоби? — это прозвучало почти нерешительно. Я впервые слышала от нее подобную интонацию.

— Да?

— Я должна тебе ответ. Возвращайся живой.

— Я вернусь,

не волнуйся.

— Убить тебя должна я и никто другой.

Связь резко оборвалась. Я улыбнулась и повесила трубку.

Мы с Лушак встретились шесть месяцев назад, когда она подкинула важный ключ к разгадке личности убийцы Вечерней Розы. Та встреча оставила ее у меня в долгу: ведьма должна мне ответ на любой вопрос, какой бы я ни задала. Поэтому Лушак не убила меня тогда. Признаюсь, я рада, что она не может довести свои угрозы до конца. Неоплаченные долги тяготят чистокровок — а Перворожденных они, несомненно, тяготят еще больше. После той первой встречи Лушак время от времени звонила мне — отсутствие номера в справочнике не помеха тому, кто полагает, что телефон — это забавная, но недолговечная мода. Интересовалась, когда уже наконец я избавлю ее от долга, чтобы она смогла меня убить. Не лучшие телефонные беседы в моей жизни, но постепенно я к ним привыкла и даже начала находить в них удовольствие. Хорошо, когда есть с кем поговорить.

Совсем не скоро я осознала, насколько она одинока. К ней плохо подходит это слово — она старше, чем народы, она видела гибель империй — и все-таки она одинока. Люди боятся ее, избегают мест, где она бывает, пугают ею детей и шепчут ее имя в час, когда огни еле светят. Как ей не быть одинокой? Лично я удивляюсь, как ей удается при этом оставаться почти полностью в здравом уме.

Когда я поняла, почему она продолжает мне звонить, то стала приезжать к ней сама. Мы играли в шахматы, бродили по докам, кормили чаек и разговаривали. Ей есть о чем рассказать: слишком много времени миновало с тех пор, когда кто-нибудь ее слушал. И вот я слушала, и каждый мой визит оканчивался одинаково:

— Теперь ты задашь мне вопрос?

— Нет.

— Я убью тебя, когда ты его задашь.

— Я знаю.

А потом я шла к себе домой, она — к себе, и ненадолго мы обе не чувствовали себя одиноко. У меня не так много друзей, чтобы отказываться от дружбы.

С телефонными звонками я закончила, теперь оставалось только собрать оружие. Я достала из-под кровати новенькую бейсбольную биту из алюминия, кинула ее рядом с сумкой. Потом открыла верхний ящик комода, откопала в скрученных носках и мятых ночных рубашках черную бархатную коробку, перевязанную золотой лентой, и засунула ее в сумку поглубже. Она мне понадобится только в самом крайнем случае. Она — все, что у меня есть.

Жила-была девочка, которая думала, что я герой, или, может быть, я была героем только в ее воображении. Разницы в конечном счете никакой не оказалось: я не смогла защитить ту девочку, и она умерла. Кто знает, возможно, нож, который она мне оставила, сможет однажды защитить меня. Дэйр была хорошим ребенком. Я вовсе не хотела бросать ее на произвол судьбы. Если бы я только забрала ее с собой… возможно, я все еще оставалась бы чьим-то героем.

Я закинула сумку на плечо, подхватила биту и пошла к входной двери. Может быть, я все-таки бросила Дэйр. Может быть, нет. Но одно я знала точно: я не брошу Квентина и уж точно ни в коем случае не подведу Сильвестра. После того, что случилось в прошлый раз, — больше никогда. Остановившись у двери, я, тихонько напевая, начертила в воздухе узор, наскоро набрасывая на себя более или менее сносную человеческую маскировку. Меня окутал запах моей магии — меди и скошенной травы — перебивая собой запах болотной мяты, что исходил от куртки Тибальта. Спайк чихнул, вскочил на спинку дивана и затрещал шипами.