Облака
Шрифт:
Там где-то был город огромный и шумный,
И трижды чуждый мне,
Я жаждал темноты безлунной,
Бежал там в творческом огне.
И город был совсем ничтожен,
Закрыт для сердца и души,
Весь мир в душе моей положен
Во царстве лиственной тиши.
Но вот лишь лик - один, весь в свете,
Один - весь город поглотил,
Напомнил - я ведь в жизни лете,
Вдруг мир весь светом озарил.
Преобразил мой взгляд и мысли,
И стены светом озарил,
И милы толпы в граде
Тот лик меня, как дуб, взрастил.
И вот - разлука, но я помню,
Очей прекрасных родники,
Отца и духа, сына тройню,
И звезд безбрежных огоньки!"
И вновь Дима замер, потому что совсем поблизости услышал речь, тех людей, на родине которых они творили убийства и разрушения. Голоса войны отрывистые, все время скрывающие внутреннюю надрывную боль... О эти герои местного масштаба, охотники за головами, о эта злоба... злоба... злоба переплетающаяся, сталкивающаяся, набирающая обороты в этом кровяном, давящем грудь воздухе...
От этих голосов - вновь напряженных, вновь темных - боль отдалась, разрезалась по Диминой голове. Он едва сдерживался, чтобы не застонать.
Они подняли оброненный Димой автомат, долго обсуждали что-то, потом дали молотом в череп врезавшуюся дробь - один из них заглянул под перекошенную плиту, где укрывался Дима.
Дима хорошо видел смуглое, бородатое лицо - метнулся страх, но тут же и тошно, ему стало от этого страха. У Димы в голове горной рекой неслись мысли и, казалось ему, что он их записывает...
"Ведь это же Человек. Ведь в нем же чудо Творца - Жизнь. Почему, велением кого иль чего, мы должны бояться друг друга? Почему я должен считать его своим врагом, а он меня - своим. Что это за безумные обстоятельства причиняющие боль и мне и ему - заставляющие меня тут прятаться, а его в напряжении оглядываться, высматривая ловушку? Почему мы должны делать то, что обоим нам причиняет боль, то от чего мы бы оба с радостью избавились. Что же эта за сила незримая, которая не дает всем нам, людям, стать свободными? Да какой он враг?! Враг мой - пустота. А с этим вот человеком, мы могли бы сидеть возле костра, в окружении гор. Ах, сколько бы чудесных, горных сказок он мог мне поведать!"
Горный человек не мог видеть Диму - однако, что-то неладное почувствовал он в темноте под перекосившимся блоком, вскинул винтовку...
Дима увидел, что дуло направленно прямо в его лицо. Время замедлилось, растянулась в тонкую, натянувшуюся до предела черту. Вот с улицы долетел разрыв - не сразу - он медленно, тягуче, вязко завибрировал, передаваясь от стен пронзительной, точно пульс умирающего дрожью, к Диминой спине. Дуло пронзительный черный кружок, словно пустая глазница смерти.
Больно было смотреть в эту черноту - она иглами жгла глаза, она вот-вот должна была прорваться - стремительно дотянуться до него... Не было сил оторваться от этого режущей черноты - она, расширяясь, гипнотизируя, направлялась в самые глаза...
Вихрь
Чернота стала наполняться багрянцем, затем что-то надвинулось и принесло грохот - такой грохот, что бетонное укрытие должно было рассыпаться в прах Дима больше ничего не слышал. Однако, он оставался недвижим, и, видя, как заполняется пред ним мир тьмою, ожидал окончания...
Горный человек посмотрел прямо на него, перекинул через спину винтовку, несколько раз раскрыл и закрыл рот - поднялся - и вот его уже не было видно...
Темнота нахлынула на Диму - глаза наполнялись ею, тело он больше не чувствовал. Не было больше и боли, не было напряжения:
"Я не хочу исчезнуть в черноте! Я хочу вернуться в Рай! Пустите же меня!" - безмолвный вопль взметнулся в душе его...
Нежданно нахлынули поэтические виденья:
Он скакал на коне, по родимым лугам,
Вокруг росы цвели, по зеленым долам.
Вон поток ясных вод - золотистый чуток,
Чрез него белый конь - в пенье радостном - скок!
Впереди же она, на холме, средь цветов,
Там сидит в тишине, среди гор-облаков.
Ветер власы ее поцелуями вьет,
А она пенье слов над просторами льет.
И в руках тех цветы, обнимают ее,
Жизнь, сказания в них из нездешних краев.
В мягком облаке снов обернется она,
И поймешь, что она в мире целом одна.
Что она целый мир, что поля, где скакал
На коне и простор перед нею весь мал.
Что она выше снов, что она из ветров,
Что она из богов - вышел ты из оков!
* * *
Катя очнулась. Увидела над стиснутыми тисками, грязными крышами, старых, обветшалых домов низкое, блекло-серое, вот-вот готовое дождем разразиться небо... Она видела одним глазом, да и то - через кровяную дымку, на втором же глазе расползлось что-то горячее, непроглядное, жгучее.
Попыталась пошевелиться - боль все тело охватила. Все заломило, все заполнилось давящим, ломающим. Нет - пусть даже ее никто и не видит - она не может себе позволить застонать...
Тут вспомнилась последняя ночь - хотелось, чтобы это был лишь кошмарный сон - но нет - это была жизнь.
"Перегарный" отвел ее в камеру, где все стены, и пол обильно были залеплены слоями спекшейся крови. Даже и он - потерявший всякую совесть остановился пред нею - увидев ясный взор ее, и ощущая в деградировавшем своем сознании что-то, что он прикрыв глаза со злостью отогнал - начался кошмар...