Облепиховый остров
Шрифт:
– А сам ты откуда знаешь, раз спрашиваешь?! – в ответ огрызнулся «пятый».
– Ну, вы прям два долбоноса, нашли друг друга, – недовольно пробурчал ещё кто-то седьмой.
– Кончай базар! – рявкнул уже сам Дирран. – Вы бы знали, как он поёт, дурики.
– Ого, а он ещё и талантливый? В соседа что ли? – поддразнил кто-то.
– А что, сомневаешься? Ну-ка, сын, сбацай этому дяде че-нить, так, чтоб охренел. Давай вот эту: «А за морем туман?»
Внутри Капио все бурлило и кипело, но он молчал, с брезгливым видом уткнувшись в бутылку водки в центре стола, ненавидя и презирая весь этот маргинальный сброд.
– Ну? – недовольно
Капио продолжал молчать и, стиснув зубы, приготовился к любым возможным сценариям. Пошли язвительные смешки. Недовольные таким «антрактом» нетерпеливо призвали «забыть о пацане и опрокинуть по следующей». Это только раззадорило Диррана. Он стукнул кулаком по столу и прорычал:
– Тихо, мать вашу! – все умолкли. – Я не понял, гости долго ещё будут ждать тебя?
Капио почувствовал, как от стиснутых зубов у него онемела челюсть. Ему было до слез обидно, что его так грубо и бесцеремонно принуждают что-то делать, ещё и на эту публику, словно он был цирковым животным. Как и ожидал, он получил резкую и оглушительную оплеуху, от которой с грохотом свалился на пол. Он машинально съёжился, закрыв лицо руками.
– Брысь отсюда, сученыш! – прорычал отец и напоследок больно ткнул его носком по рёбрам.
– Хорош, мужик, он же твой сын как никак, – нашелся человек (даже среди этого сброда), кто с негодованием ухватив его за руку, стал против такого.
– Глянь, что он делает! – в бешенстве одернув руку, брызжа слюной, истошно проревел Дирран. – Это он щас такой, а вырастет – предаст и глазом не моргнёт. Все вокруг одни предатели…
Капио под суматоху прополз под столом и выбежал из дома. В слезах, проскитавшись в глухих закоулках, скрываясь от всех до наступления темноты, он, поникнув, побрел к дому. Левая щека горела, побаливало в боку, но хуже всего – на душе скребли кошки от мысли о маме. Ведь она должна была вернуться к вечеру. «Ах, бедная мама, что ее там ждёт!» – от этой мысли он приходил в ужас. Когда он, решив возвращаться, приблизился к дому, в окне горел свет. Через распахнутые шторы было видно, что дом опустел. Стояла угнетающая тишина. С трудом переборов свой страх, Капио решился заглянуть внутрь. Дверь оказалась чуть-чуть приоткрыта. Мальчик медленно потянул за ручку, дверь со скрипом отворилась, и тут он неожиданно оказался лицом к лицу с отцом. Дирран предстал перед ним на коленях, с закрытыми глазами и, словно в бреду, бормотал что-то бессвязное. Капио разобрал лишь некоторые фразы, где отец без конца твердил что-то вроде: «Сжалься надо мной, Всесильный Гоб, прости меня, ибо грешен я…» Капио остолбенел от непонятного ужаса. В эту самую минуту позади его окликнул запыхавшийся голос Рэма.
– Кап, привет! Тетя Сантия позвонила моей маме и передала, что из-за тумана все рейсы приостановили…
– Тссс… – Капио обернулся и приставил палец к губам.
Слова Рэма оборвались, он перевёл взгляд с друга на происходящее за его спиной в темноте дверного проема, затем попятился назад и резко выбежал на улицу.
– Привет! – радостно махал рукой Капио, к подплывающей лодке стоя на берегу. – Давно не виделись.
Старик, кивнув в ответ, позвал к себе:
– «Прыгай!» – Капио подсел к нему, обнял своего старого друга и взялся за весло. – Ну, как у тебя дела? – поинтересовался Софо.
– Я в порядке… все нормально… то есть, у меня все хорошо, – сумбурно ответил юноша.
На его руке сиял большой алый рубец, старик это заметил сразу, но не подал вида.
– Извините, что пропал. Это вам, – Капио, остановившись, раскрыл пакет, в котором лежали пара пачек чая.
– Спасибо, – тронуто поблагодарил старик, и они поплыли к дальше в полном молчании.
Когда они высадились на остров, Капио сразу обратил внимание, что на террасе, возле двух каменных фигур появился ещё один вытянутый булыжник. Заготовка лежала у основания «близнецов», а рядом лежали молоток и долото.
– Вы принялись за нового человечка?
– Ах, да… – рассеянно пробормотал Софо.
Капио нашел это необычным, поскольку за эти 4 года, с того дня как они познакомились, он никогда не видел старика занятым чем-то подобным.
– Сколько лет прошло, а я до сих пор не знаю о них ничего. Вы мне так и не расскажете, наверное, никогда, – сказал он с ноткой обиды
– О чем?
– Про эти скульптуры, ну, кто они такие?
– Хм…, – подумал Софо, – наши древние предки создавали такие в память об умерших близких, как их воплощение на земле.
– То есть… это как получается?
Их взгляды встретились, и из равнодушно-тоскливого взгляда старика Капио понял, что тот не желает обсуждать это. Поколебавшись, Капио решил не навязывать тему.
– За последнее время вы так сильно поседели, – заметил Капио, не зная, как перевести разговор.
Старик горько усмехнулся и кивнул.
– Что поделать, время неумолимо. Должно быть не только поседел, я не видел себя в зеркало с тех пор, как здесь оказался.
– Что? Вы это серьезно? – засмеялся Капио.
– Так и есть.
– Вы меня не перестаёте удивлять! – воскликнул юноша сквозь смех.
Старик вдруг прервал его серьезным тоном:
– Покажи. Это снова он?
Капио неохотно и неловко выставил левую руку.
– Это была не серьезная рана. Уже проходит.
Старик осторожно взял его руку и поднёс поближе. Осмотрев обезображенное рубцом предплечье юноши, сочувствующе покачал головой. Затем достал из кармана маленькую баночку, зачерпнул пальцем густой крем и помазал пораженное место.
– Облепиха многое лечит, – объяснил Софо и протянул сосуд. – Каждый день перед сном, и повязать обязательно… Ну, где там твоя заварка? Пойду, поставлю чайник.
Они сидели как обычно у костра. На столике в железных кружках дымился ароматный крепкий чай. Капио все это время находился в каком-то беспокойном напряжении, казалось, внутри его терзали мысли, которые он вот-вот выскажет, но никак не решится. Старик, с безмятежным видом разматывая запутавшиеся лески, искоса поглядывал на Капио, будто зная, что с ним происходит.
– Ну, скажи, скажи, не держи все в себе.
– Софо…, – наконец решился заговорить Капио, тяжело дыша.
Старик вопросительно посмотрел на него, готовый к серьезному разговору.
– Знаете… я устал. Мне незачем жить, Софо, – голос юноши дрогнул, и он склонил голову.
– Тебе больно, я понимаю.
– Очень больно. И я не знаю, что мне делать.
– Благодари.
– Благодарить? Кого? За что?
– За свою боль. Благодаря ей ты живешь, а не просто существуешь.