Обмани смерть
Шрифт:
Ночью когда он в тяжелом полусне ворочался на койке в своей келье, они пришли последний раз. Его убитые солдаты как на плацу построились в шеренгу, и по одному выходя из нее, строевым приемом «оружие положить» складывали перед ним автоматы, а потом вытянувшись и отдав честь, уходили. Остался только один и совсем не солдат. Высокий сухощавый одетый в поношенную хламиду молодой длинноволосый и бородатый мужчина, с грустью смотрел на Кольцова и слезы текли по его щекам. «Не плачь Господи! — крикнул ему Андрей, — я не покину Тебя».
Утром зайдя к нему в келью игумен попросил Андрея покинуть монастырь. Он не о чём не спрашивал, а игумен ничего не
С Петром он познакомился когда покупал дом. Продавец получивший домик по наследству выдал адвокату доверенность и тот занимался оформлением и регистрацией сделки. Желчный и неприятный тип, так для себя определил Андрей этого человека. Пока в офисе Андрей внимательно читал текст договора, адвокат сидя за столом и крутясь на дорогом кожаном кресле, отвечая собеседнику по сотовому телефону раздраженно говорил:
— … засунь своё ветеранское удостоверение промеж ягодиц, а дальше с ним по всем кабинетам ползай пока не сдохнешь. Участники ВОВ уже почти все поумирали, а квартир так и не получили, ты то куда лезешь? Льготная очередь? Ты в ней уже до седых волос на яйцах стоишь, вот и дальше стой! Мудак! Я тебе когда еще говорил, что ты хрен чего получишь! Как ты был придурком так им и остался. Поплачь мне ещё, ну поплачь… я тебя пожалею, бляхой по жопе. И сам пошёл, куда меня послал. Всё, всё, я сказал, на связи.
Андрей почувствовал как в нём от хамского тона этого сытого и наглого ничтожества поднимается волна глухого раздражения.
— Вы могли бы с ветеранами и повежливее разговаривать, — еще сдерживаясь заметил Кольцов.
— А ты кто такой чтобы меня учить? — с холодным пренебрежением перейдя на «ты», спросил адвокат, — читаешь договор? Вот и читай! А в чужие дела не лезь.
— Пока ты козел, — бросив бумагу на стол и встав со стула, заметно побледнев сказал Андрей, — в институте задницу по аудиториям протирал, эти ребята воевали. Небось попал бы туда, так сразу бы обосрался, а тут герой, эх дать бы тебе по морде…
— Так зачем же дело стало? — со злой насмешкой поинтересовался адвокат, — Рискни!
— Так ты сразу к лягавым жаловаться побежишь, — разминая пальцы рук презрительно ответил Андрей.
— Конечно побегу, — ухмыльнулся тот, — зря что ли учился? Засужу тебя, деньги твои все по закону отберу. А вот учился я не в институте, а в университете, тут ты не угадал. А в остальном прав, обсерался я на службе и не раз, снабжали нас хреново, жрали что достанем, вот животиками и маялись. Этот который звонил, со мной в одной части служил, так вот его аккурат с дизентерией и подозрением на брюшной тиф в Кабул на обследование и лечение отправили, а пока он в госпитале с очка не слазил, у нас от роты половина осталась.
— Так ты… — растерянно начал Андрей, но не закончил вопрос, адвокат его прервал.
— Я же сказал, — насмешливо разглядывая Андрея, заметил адвокат, — не лезь в чужие дела. На войне того кто лезет куда его не посылали первым убивают.
— На войне, — глухо повторил Андрей.
Потом они разговорились, а затем время от времени встречались в кафе «Хохма». Не друзья, даже не приятели, просто знакомые. О войне по молчаливому уговору не говорили. Кольцов быстро понял, что и у этого человека есть за душой, что-то такое, о чём тяжело вспоминать и лучше не ковыряться руками в ранах чужой памяти.
А сегодня Петр его удивил, вечером приехал к нему, а за ним из машины вышла тоненькая, бледненькая, русоволосая девушка. Андрей сразу заметил, что лицо у неё как заморожено.
— Вот расстрига батюшка, — войдя к нему в дом, желчно сказал Петр, — привез к тебе душу мятущуюся, для покаяния и утешения. Поведай ей почем на войне милосердие. И как приходится за него расплачиваться.
— Ты о чём это? — не закончив накрывать стол скатертью, настороженно спросил Андрей.
— Брось, — зло прикрикнул Петр, — знаю твою историю. Еще после первой встречи справки о тебе навел. Поэтому и приехал.
Помедлив и посмотрев в сторону безразлично сидевшей на лавке девушки, понизив голос, предложил:
— Даша, можешь ему всё рассказать. Кольцов не сдаст. И цену милосердия хорошо знает. Страшная эта цена.
Даша стала говорить. Ее голос ломался, было жутко, просто страшно слушать о том как эта тоненькая русоволосая девушка с нежно и испуганно звучащим голосом убивала людей. Он смотрел на нее и видел, что став убийцей, она сама как умерла. Он искал и не мог найти слова утешения, прощения, хотел и не мог призвать к смирению и покаянию. Тогда он рассказал ей свою историю. Маленькую обыденную историю из войны, которой теперь как будто и не было. Как с бойцами нашел и захватил снайпера, совсем еще пацана отравленного войной и ненавистью к русским солдатам. Он не убил его, не смог выстрелить по пленному несовершеннолетнему испуганному мальчишке и передал его местным властям, те его отпустили, а через неделю этот снайпер из засады убил десять его солдат. О том, что стрелял именно этот боевик, ему сообщил знакомый «однокашник» офицер из разведотдела штаба их сводной группы войск. Он рассказал девушке как после войны этот снайпер стал профессиональным убийцей и о том как в одну ночь он вышел ему навстречу с оружием в руках. Он рассказывал и не искал для себя оправдания и не ждал слов утешения. Потом сухо отрывисто заговорил Петр. Как брали в горном кишлаке отряд духов. Была возможность вызвать вертолеты огневой поддержки и сравнять дома с землей, но там были женщин и дети и командир их роты не стал вызывать авиацию. Они пошли в бой со стрелковым оружие и захватывали похожие за крепости дома из которых по ним вели огонь из пулеметов. Пятеро ребят из роты погибли в том бою, а жертвы… их все равно не удалось избежать, потому что когда в дом из которого по тебе стреляют, бросаешь гранату не знаешь в кого могут попасть осколки.
— Я милосердным не был, — внешне спокойно и с сильным внутренним напряжением закончил говорить Петр, — для меня это проблемой никогда не было. Если ценой была моя жизнь или жизнь моих ребят, то я стрелял.
— Но сейчас же не война? — глухо мертвым голосом спросила Даша.
— Ты думаешь? — недобро усмехнулся Петр, — а зачем ты тогда меня просила тебе помочь? Война девушка, это когда убивают, насилуют, грабят и унижают тебя и твоих близких. Ты сам ее объявляешь, и на этой войне нет места милосердию. А если так не можешь, то сдавайся.
— Господи! — тихо позвал капитан Кольцов, — За что? В чем вина нашего народа, за что Ты век за веком испытываешь нас? Когда? Когда всё это прекратиться?
Ответа не было. Его и не будет. Нам дано знание добра и зла и право выбирать между ними. И что мы выбираем то и получаем. Они продолжали говорить в ночь после убийства, а Смерть стояла рядом и слушала их.
Глава четвертая
Через месяц Кольцов услышал по телефону взволнованный девичий голос: