Обмани-Смерть
Шрифт:
Мне захотелось курить, я поднялся за сигаретами на второй этаж, а когда снова присоединился к остальным, отец Джайпала говорил речь:
– Прошу вас, друзья, посетить через месяц мой новый ресторан в Блэкхите и отпраздновать с нами радостное событие.
Раздались аплодисменты, удачливому ресторатору пожимали руку, кое-кто пытался даже обнять его, он вежливо, но ловко уклонялся, сияя улыбкой.
Я подошел к Джайпалу:
– Кажется, ресторан открылся в прошлом году. Так по какому случаю праздник?
– По случаю помолвки Шадви, ты разве не слышал?
– Я был наверху… Помолвка? С кем? – сдавленным голосом спросил я, пытаясь
– Со старшим сыном Шандуркара. Вряд ли ты его знаешь. У Шандуркара два ресторана в северной части Лондона – и четыре дочери на выданье, поэтому удалось сговориться. После свадьбы молодые будут управлять рестораном на Кингсхилл-авеню, дела там идут средненько.
– Шадви несовершеннолетняя.
– Они поженятся через два года. Дольше ждать невыгодно – дороже обойдется.
– А что говорит Шадви?
– Она согласна. Сговориться было непросто. Шандуркары – бомбейская семья одной с нами касты, Мандир – милый парень, будет хорошим мужем, что еще нужно?
Лицо у меня горело, по всему телу бегали мурашки, я совершенно лишился сил и слышал голос Джайпала как сквозь вату. Не имело смысла протестовать или устраивать скандал, это жизнь, все так и должно быть. Даже он, индиец, родившийся в Англии, считал браки по любви нелепыми и неуместными: главное – продолжить род. Лучший друг как ни в чем не бывало перечислял мне все преимущества и выгоды, которые сулит Шадви эта партия. Ему ни на мгновение не приходила в голову мысль, что сестра может выйти замуж за белого, читай – неприкасаемого. Он вдруг спохватился и спросил с тревогой в голосе:
– Что с тобой, Том? Ты ужасно бледный… Эй, Том!
Я сделал глубокий вдох и подумал, что Джайпал за меня тревожится, потому и задает вопросы, но лучше бы он этого не делал, не нарывался.
– Выйди в сад, посиди спокойно, выпей водички.
В глазах у меня помутилось, и я что было сил ударил Джайпала кулаком в живот. У него перехватило дыхание, он зашатался, как боксер на ринге, рухнул на буфет, я навалился, стал хлестать его по лицу, и пощечины звоном отдавались у меня под черепом. Кто-то кричал, женщины визжали, двое мужчин за руки оттащили меня в сторону. Праздник закончился полным смятением. У Джайпала были разбиты нос и бровь, он смотрел на меня непонимающим взглядом, как будто спрашивал: «За что?!» Отец и брат увели его, и мы с отцом остались вдвоем в разбомбленной комнате.
– Что произошло, Томас?
Я не удостоил его ответом и пошел к себе.
– Не поможешь убраться?
На меня вдруг нахлынула волна беспросветного одиночества. Я всех потерял: мать, друзей, Шадви, – а отца предпочел бы забыть.
Два дня спустя он улетел в Гётеборг.
Я часами караулил ее – у лицея, у дверей дома, прятался за деревом, телефонной кабиной или между машинами, притворяясь, что завязываю шнурок. Я смешивался с толпой на остановке автобуса. Меня не было, потому что никто не способен увидеть человека, который хочет «перестать быть».
Именно в тот период у меня обнаружился не самый «почтенный» дар – умение прятаться, растворяться в пейзаже. Меня не замечали ни патрульные полицейские, ни бдительные старушки, проводящие день у окна. Я словно бы становился бесплотным. Мамаши с детьми, поставщики, зеваки, знакомые не обращали на меня никакого внимания, даже если сталкивались нос к носу. Шадви тоже много раз проходила мимо, не замечая. Я должен был
Существовал продуманный до мельчайших подробностей план «Б», но его применение означало бы, что уговорить Шадви не удалось.
Я поймал ее в четверг вечером в Гринвичском теннисном клубе. Мне наконец-то повезло – у тренерши образовалось срочное дело, после первого матча она покинула корт и побежала в сторону Бауэр-авеню. Шадви собрала мячи, зачехлила ракетки и пошла по Чарлтон-уэй, а я ринулся через парк, оказался на Мэйзхилл, подождал две минуты на перекрестке, вернулся на Чарлтон-уэй, сунул руки в карманы и нога за ногу побрел вперед. Шадви не могла скрыться, да и не пыталась.
– Ты меня избегаешь?
– Все кончено, Том. Твое поведение – это… это… Как ты мог так поступить с Джайпалом?
– Почему ты ничего ему не сказала?
– О чем? Между нами ничего не было, и я все время повторяла: не хочу, чтобы что-нибудь случилось. Ты не понял? Значит, ты тугодум.
– Могла бы предупредить, я бы не питал иллюзий.
– Ты был моим другом, лучшим другом, и все испортил.
– Вот и скажи мне, своему лучшему другу, как ты относишься к тому, что мужа тебе выбрал отец. Скажи правду, и клянусь, ты больше обо мне не услышишь!
Шадви снисходительно улыбнулась:
– Бедный мой Том…
Она отвела взгляд, словно хотела отодвинуть меня со своего пути, смахнуть, как пушинку с рукава, и ее лицо осталось невозмутимым. Меня не принимали в расчет, как ничтожную букашку, я мог затолкать назад свое смехотворное предложение. Мы шли рядом, совсем близко – как в лучшие времена, бледный вечерний воздух был пропитан туманом, а парк волшебно красив. Прощальный дар…
– Я любила тебя, Том, и сейчас люблю, но в реальной жизни мечты не сбываются. Ты мой друг, и я очень к тебе привязана, это чистая правда, но общего будущего у нас нет. Я знала, что однажды должна буду подчиниться воле отца. Ты жил среди нас, ты из наших и понимаешь, что избежать этого можно, только порвав с семьей. Навсегда. Мне невыносима даже мысль об этом. Я поступлю, как моя мать, и бабушка, и кузины, то же сделает со временем моя младшая сестра. И поверь, я счастлива такой участью.
Я забыл, что собирался предложить Шадви бежать со мной. Прощай, Канада… Я молчал, смотрел на нее, как полный кретин, и понимал, что вижу любимую последний раз.
В голове звучала мелодия «Братьев по оружию». Она была моей вечной спутницей, даже во сне. Я отдал бы все золото мира, чтобы избавиться наконец от мерзкого запаха гари, но увы… Электронный будильник показывал 23:24.
Экзамены на степень бакалавра я сдал – и совсем неплохо, так что сам удивился, отцу ничего не сказал, а он был так уверен в моем провале, что откровенно изумился, узнав правду. Поздравлений я не дождался, хотя отец был озабочен моим будущим.