Обмани-Смерть
Шрифт:
Я с особым нетерпением ждал тринадцатого дня рождения, чтобы детство наконец закончилось и меня взяли в юношескую команду. Подарки я получил изумительные: полный комплект формы с гранатовым шевроном на воротнике, красный мяч с двойным швом и перчатки для уикет-кипера – защитника калитки. Они оказались великоваты, но отец утешил: «Ничего, подрастешь», и я немедленно примерил обновку.
Нас было слишком много, мы ужасно галдели, мешали родителям смотреть телевизор, вот и ушли ко мне в комнату и расселись, кто на кровати, кто на полу. Каран сидел на подоконнике, подбрасывал мой новый мяч и ловил его в перчатку. Брат решил перехватить мячик, Каран отклонился, мяч выпал, скатился по застекленной крыше и остановился у водосточной трубы. Можно было выйти в сад, приставить лестницу к стене и достать его, но я влез на перила и, не обращая
Я очнулся в больничной палате. Мама сидела слева от кровати и читала журнал. Моя правая нога находилась в подвешенном состоянии, правая рука лежала в перевязи, а в левой торчала иголка капельницы. Весь обмотанный бинтами, я напоминал мумию. Мама улыбнулась, встала и погладила мой лоб:
– Как себя чувствуешь, дорогой? Ты нас ужасно напугал.
Я восстановил последовательность событий, сложив фрагменты, которые видел каждый, со своим последним воспоминанием. Не уверен, что все происходило именно так. Каран и его брат, «сидевшие в первом ряду», сказали, что видели меня стоящим на стеклянной крыше, а через две или три секунды я провалился вниз, – мне же казалось, что времени прошло больше. Отец находился ближе всех к месту падения. Он не видел, как я шагал по прозрачной крыше, поднял голову на треск, увидел болтающиеся ноги, застрявшее дергающееся тело и услышал жуткий, леденящий кровь вопль. Десять, от силы двадцать секунд спустя раздался страшный грохот, стекло рассыпалось на тысячу кусочков, он отшатнулся, прикрыл лицо рукой, и тут в трех метрах от него на землю рухнуло тело. Я был весь в крови, из тела торчали осколки, как бандерильи из холки быка, и в первое мгновение отец меня не узнал. Поднялся ужасный крик. Как это ни странно, все в один голос утверждали, что никакого дождя не было, хотя я точно слышал звук упавшей капли. Я вспомнил, что отец поднял меня на руки и лицо у него было смертельно испуганное. Перед тем как потерять сознание, я успел подумать: «Ну и влетит же мне!»
В первые два дня все, словно сговорившись, повторяли мне: «Ну и напугал ты нас, на миллиметр правее – и сонная артерия была бы…» Они умолкали на полуслове, и я осознал всю важность сонной артерии для организма человека. Седативные препараты туманили мозг, так что мысль о смерти ни разу не пришла мне в голову. Возможно, в том была заслуга доктора – он все время широко улыбался и вид имел самый беззаботный.
– Через несколько недель все заживет, и следа от порезов не останется, – обещал он.
Я пережил тяжелое испытание и серьезно пострадал физически. Несмотря на оптимизм врача, существовала хоть и слабая, но вероятность сепсиса, если микробы выступят единым фронтом с моим фирменным невезением. Я бы удовлетворился капелькой человеческого тепла и участия, озабоченными лицами, поглаживанием теплой ладонью по руке. Вместо этого пришлось выслушивать одни и те же несмешные шутки, констатируя разрушительный эффект, наносимый мозгу телеящиком. Излюбленным было сравнение с Человеком-невидимкой: «До чего же тебе идут эти бинты!», «Возьми эту моду на вооружение!». Войдя в палату, человек восклицал: «Знаешь, кого ты мне напоминаешь в этих бинтах, Том?» Я отвечал: «Может, мумию?» – и слышал в ответ: «Нет, Человека-невидимку, классный фильм!»
Так я открыл для себя Шадви. «Открыл» – очень точное слово. Я был знаком с младшей сестрой Джайпала, но мы не дружили, так – «привет», «пока», «как дела в школе?». Ответы, честно говоря, меня не интересовали. Трудно дружить с девочкой, особенно если она не играет в крикет. Шадви очень хотела научиться, и ей показали, как вставать на позицию, держать биту и бросать мяч, но ничего не вышло. Что ни говори, крикет – сугубо мужской вид спорта. Только Шадви проявляла сострадание, не делала «телесравнений», спрашивала, сильно ли болит, как я спал, не хочу ли пить или походить по коридору, опираясь на ее руку.
– Ну
– Я занимаюсь теннисом. А ты играешь?
– Только в крикет.
– Если захочешь, можем стать партнерами.
– Конечно, как только поправлюсь.
Шадви ничем не напоминала других девчонок, и я очень ее ценил. Она всегда внимательно слушала, кивала и говорила: «Понимаю…» У Шадви были темные глаза, длинные черные волосы и великолепно-смуглая кожа, которую она пыталась отбеливать дорогущими кремами. Я часто повторял, что ей незачем терзать лицо и руки притираниями, рискуя испортить кожу, что она и так само совершенство. Она смотрела с тревожным ожиданием, спрашивала: «Ты так думаешь?» – но манипуляции продолжала. Шадви замечала «эффект», а я поддакивал, чтобы доставить ей удовольствие, хотя разницы не видел.
Меня выписали через десять дней, я хромал, правую руку пришлось разрабатывать, так что на карьере боулера пришлось поставить крест. Я мог бы возобновить тренировки и вернуться в команду, но не захотел и начал играть с Шадви в теннис. У нее получалось намного лучше, никто не понимал, как хрупкой девочке удается с такой силой лупить по мячу. На каждой подаче Шадви выдыхала: «А-ах!» – совсем как Навратилова [22] , сражалась за каждое очко, тренировалась часами, а ее удар справа имел разрушительную силу. Чаще всего я проигрывал, поэтому злоупотреблял свечками, только так мне удавалось иногда взять верх над Шадви.
22
Мартина Навратилова (р. 1956) – чехословацкая и американская теннисистка, первая ракетка мира в 1978–1987 гг. Она 18 раз побеждала на турнирах Большого шлема в одиночном разряде, 31 раз – в женском парном и 10 раз – в смешанном парном разряде.
Я поцеловал ее в Гринвичском парке, под черным кед ром, где мы спрятались от дождя. Шадви стала первой девушкой, которую я поцеловал. Много позже выяснилось, что для нее это тоже была «премьера». Мне было пятнадцать, ей – четырнадцать. Мы долго сидели, прижавшись друг к другу, благоухала свежая трава, волосы и кожа Шадви сладко пахли ванилью. Она была умней меня, инстинктивно поняла то, на что у меня ушли долгие годы, и все время повторяла, что нельзя никому ничего говорить, ни Джайпалу, ни Карану, и нас не должны видеть вместе – нигде, кроме теннисного корта. Последствия могут оказаться просто ужасными. Я не стал спорить – Шадви была очень убедительна, а женщинам ведомы многие вещи, неизвестные мужчинам. Мы сохранили секрет, на людях изображали безразличие друг к другу и едва разговаривали. Никто ни о чем не догадывался. Шадви была сестрой моего лучшего друга, и нам, как шпионам, не следовало терять бдительность. Чтобы вместе прогуляться, мы встречались в центре Лондона и, желая ввести в заблуждение окружающих, начали играть в теннис в парном разряде. Если меня спрашивали: «А как же крикет?» – я отвечал, что не могу подавать как раньше из-за контрактуры плеча.
Шадви «держала дистанцию». «Ты мне очень нравишься, я никогда тебя не забуду, ты – моя первая любовь, но между нами ничего не будет, это исключено». Я не понимал, что она имеет в виду под «ничего», настаивал, хотел, чтобы мы стали настоящими любовниками, а она твердила: «Выкинь это из головы, Том». Я знал, что наши отношения не просто флирт, видел, как она на меня смотрит вдали от чужих глаз, как прижимается всем телом под черным кедром. Нет, приятелями мы точно не были. Два или три раза Шадви готова была уступить. Однажды в моей комнате все за шло довольно далеко, но в последний момент она меня оттолкнула: «Желаешь заняться любовью, иди к Шерил или Бетти, Том, со мной ты никогда спать не будешь!» – «Нет, я хочу быть твоим любовником!» Шадви послала меня к черту. Я так верил, что мы будем вместе, и даже купил пачку презервативов – на всякий случай… Совета спросить мне было не у кого.
Мы ходили на крикетные матчи, аплодировали успехам Карана и Джайпала, выкрикивая с трибуны слова поддержки. Два года подряд мы посещали Уимблдонский турнир, но из-за дождя большого удовольствия не получили и следующие соревнования смотрели по телевизору, при этом Шадви всегда приглашала кого-нибудь составить нам компанию.
Именно в то время мы с Джайпалом начали вместе готовиться к занятиям, и я радовался, ведь Шадви была рядом. Какие же замечательные были времена…