Обманутые счастьем
Шрифт:
– Наша челобитная, господа крестьяне, о выдаче вам дополнительной ссуды на нужды хозяйства и приобретения скота, дошла до самого генерал-губернатора Асинкрита Асинкритовича Ломачевского. Он озаботился делами каждого, пополнил уездную казну, и мы вам выдадим просимые суммы. Условие одно – потратить деньги строго на указанные ранее нужды, – Волосков пробежался глазами по каждому просителю, как бы убеждаясь, что они сделают так, как он требует.
– Я просил на корову, её и куплю. Сена накосил вдосталь, – первым откликнулся Евграф.
– Иного не будет, – поддержал приятеля Степан.
– Как писано
Незнакомцы тоже подтвердили свои намерения.
– Я не сомневался в разумном использовании ссуд, господа крестьяне, берите у писаря оформленные бумаги и немедля получайте деньги в Карасуке, – старшина, широко улыбаясь, пожал руку каждому, – желаю удачи, господа!
Старшина удалился. За ним последовали мужики, шумно отдуваясь от приятного, но волнительного известия. Без волокиты, получив документы на ссуду, расписавшись в ведомости, крестьяне покинули контору.
– О, Стёпа, к кому наши имена попали – к самому генерал-губернатору. Имя у него мудрёное: Асинкрит Асинкритович. А вот запомнил, – Евграф светился радостью, словно осколок стекла на солнце за отзывчивую доброту высокого человека, словно он только что лично одарил милостью господ крестьян. Радужность настроения была от того, что там – наверху, глубоко понимают нужды простых людей, радеют за их сытную житуху. Евграфу невдомёк, что цель генерал-губернатора и самого государя направлена на всё крестьянство, от которого тащилась убогая слава нищей России, а коль нищий или богат народ, то и государство нищее или богатое и могучее.
– Как такого человека забыть, Граня, – ответил Степан, с благодарно светящимися глазами, – как не отблагодарить преданностью. В такие минуты хмурый день ярче кажется, а скрип снега под ногами, что твоя любимая песня.
– Ото, Стёпа! – орлиные зоркие глаза и в разлёт, словно крылья, брови друга казались Степану более яркими и светлыми.
– Когда сбираетесь бежать в Карасук? – спросил Серафим, не менее взволнованный, чем его знакомые, сослужившие громадную службу на всю жизнь.
– Слыхал, слово старшины – немедля.
– В ночь, что ли пойдёте?
– Завтра с утра пораньше. На третьего петуха встанем, чтоб к кассе вместе с кассиром прибыть. Заночуем, а послезавтра в уезде – ярмарка. Так, Граня? – сказал Степан.
– Не иначе, чтоб двух зайцев убить.
– Дозвольте мне с вами. Гуртом веселее и надежнее, – сказал Серафим, – никак казна на руках будет.
– Чего ж, возражать. Поспешай, только не проспи с молодой жинкой, – кинул он устоявшийся вековечный намёк на постельные отношения с весёлым озорством.
В самом деле, упав в розвальни и тряхнув вожжами, веселя коня, Евграф услышал под полозьями саней и поскрипывание ремней, держащих оглобли, иные весёлые звуки, созвучные поющей душе. Гнедой летел стрелой вдоль домов по укатанной санной дороге, перемахнул через перелесок с плакучими берёзами, опустившими низко свои голые кисти, не сбавляя хода, свернул на убродную тропу к хутору и, кося глазами на хозяина, встал возле ворот хаты, где с нетерпением ждали мужей их жёны, в надежде услышать доброе известие.
12
Грозно громыхнула над Зубково весть о японской войне. В уезде и волости появились царские офицеры, полетел хруст кованых лошадей на утоптанной дороге у земской управы. Последний февральский день не пугал недавними злыми морозами, но был колюч и заставлял носить кожухи, армяки со свитерами и беличьими да заячьими шапками. Указ о призыве на войну расклеен на воротах, возле него толпились люди. Дым цигарок, хмурый настороженный говор, тягучие минуты ожидания огласки списка призыва запасников, ратников, казаков, новобранцев на войну. Волость по числу едоков обязана поставить под ружьё дюжину мужиков до тридцати пяти лет. Кто окажется в этом роковом списке решит земство.
– Японец, говорят, в океане на островах притулился. И шибко много его развелось, земли не хватает.
– Китайцев и того больше, а вот не боится, воюет японец Китай, отобрать хочет у него сушу.
– Острова Курилы для рыбного промысла годятся. Он спит и видит себя там хозяином.
– У нас полно земли необжитой.
– Город там дюже важный Порт-Артур называется, и за него драка. Государь его отдавать не желает. И я не желаю, пойду с охотой японцу хрюшку чистить.
– Тебе терять, кроме бабы нечего. Прожил, пропил все ссуды, а у нас дети, хозяйство. Так и норовишь стянуть, что плохо лежит.
– Вон его подельник закадычный торопится, тоже добровольцем от нищеты на войну запишется!
В кабинете у волостного старшины Волоскова с поручиком шёл напряженный разговор по списку лиц подлежащих мобилизации. Таких набралось с гаком.
– Вы, ваше благородие, как прискакали к нам, как снег на голову свалился, так и ускачите растаявшим снегом, а нам здесь оставаться, жить, исполнять возложенные на земство обязанностями государем. Он приказал обживать Сибирь, без крепких мужиков она не покорится.
– Мы едем на войну. Защищать интересы империи, класть свои жизни, – поручик гладко выбритый, подтянутый и свежий говорил буднично, как о надоевшем деле.
– Я верю вам и понимаю. Однако прошу: войдите и в наше положение. Мы даём вам дюжину мужиков, но по своему списку – тех, кто в экономике земства большой роли не играет [7] . Вы же выдергиваете из села двух крепких мужиков. Они у нас уж давно не просят ни ссудных денег, коих так не хватает в казне, ни требуют благоустройства. Сами стараются: дорогу в хуторе гравием отсыпали, колодцы надежные вырыли, урожаи хорошие берут, скот разводят, даже масло бьют. И всё это скоро воюющей армии потребуется в большом количестве. Кто её кормить будет – голодранцы, какие есть в моём списке, но останутся по вашей прихоти?
7
От действительной службы освобождались: единственный сын, единственный кормилец в семье при малолетних братьях и сёстрах, призывники, у которых старший брат отбывает или отбыл срок действительной службы. Остальные годные к службе, не имевшие льгот, тянули жребий. Все годные к службе, в том числе и льготники, зачислялись в запас, а по истечении 15 лет – в ополчение. Давались отсрочки на 2 года по имущественному положению. Отслужившие сроки действительной службы, находясь в запасе, зачислялись в ополчение, в котором пребывали до 40 лет.