Обманутые счастьем

Нестеренко Владимир

Евграф распахнул тяжёлую дверь из толстой плахи, и чуткая Милка тут же поднялась с тёплой лёжки, легонько мыкнула, повернула голову к хозяйке, получая всегдашний кусочек хлеба. Хозяин прошёл в глубину хлева, где скорчившись, лежал задержанный.

– Замёрз?

– Трошки, – Серафим сел неловко, мешали связанные за спиной руки.

– С кем же у тебя детишки, окаянная твоя душа? – Евграф потянулся развязывать верёвку.

– На постое у земляка. Старуха-мать у него, на её руках мои крохи.

– У твоего земляка

детей нет что ли?

– Есть. Двое, уж пашут с ним. Три года он здесь. От него ходоки к нам были. Вот и соблазнили на вольные земли. Надел мой частью закустаренный. А чистое поле – три десятины, я нынче на своей кобыле поднял, угробил плуг и бороны.

– У нас не лучше пахота шла. Обломались. Ты вдову Глафиру, Емельяна сестру, знаешь?

– Слыхал, говорят, знойная баба.

– А ты уши, как осёл развесил, хозяйственная она, работящая, бездетная. Вот к ней и прикачнись. Хочешь – сосватаю?

– Как-то ты сразу быка за рога, – с недоверием вымолвил Сим.

– Я такой, не хочу тебя на порку старшине отдавать. Лучше уж к вдове.

– Чем же она богата?

– Живёт под крышей у брата. Надел земельный, усадьба. Корову с тёлкой, лошадь справила. Мужика только нет. Схоронила прошлым летом, не сдюжил дороги.

– Где жить с ней, коли крыша братова?

– До холодов зроби времянку, утепли. Видел, как я снопами закрыл крышу и стены? Степан тоже завернулся в солому.

– Надо обмозговать. Легко сказать…

– Глаза боятся – руки делают.

– Нехай будет по-твоему.

– Жинка корову подоила. Задам корму, да пойдём чай швыркать с ватрушками.

Возле избы стоял Степан, нетерпеливо поджидая Евграфа.

– Здорово ночевал, Граня!

– И тебе не хворать! Слава Богу, выспался всласть. Тут вот какая думка у меня, Стёпа, – и Евграф сказал о вдове.

Степан покрутил головой, глядя в глаза напряженно ждущего ответа Серафима, потеребил отросшую за осень смоленую бороду, махнул рукой:

– Коль Сим кроме волнения нам урона не причинил, согласен сватать сегодня же.

– Ось, Сим, мотай на ус, на каких людей ты напал.

– Я мотаю, только маска у меня синяя от кулака.

– Да-а, с такой харей свататься негоже.

– Пропадёт золотая неделя.

– Вы пока без меня погуторьте с Глашей, мол, так и так. Есть жених, что скажет?

– Никогда не был в роли свата, – сердито сказал Степан, – свалился ты на нашу голову.

– Лишняя обуза, – согласился Евграф, – но коль взялись за гуж, то давай после обеда сбегаем к Глафире.

– По рукам, – хлопнул Степан по ладони друга и двинулся к себе.

Одарка молчаливо соглашалась с затеей мужа: всё меньше забот и ревнивых дум. Наталья рассмеялась:

– Возьмёт Глашка да даст от ворот поворот.

– Не даст, не резон ей одной мыкаться.

Собрались после сытного обеда, приоделись, как бывает в памятные дни молений в церкви, запрягли

в телегу Гнедого и вдвоём двинули по тряской дороге.

– Как бы нам, Стёпа, коровой на льду не оказаться. Может, старуху взять за сваху, что за Серафима детишками смотрит? – вдруг засомневался Евграф в своих сватовских способностях.

– Не боись, Граня, если Емеля дома, с ним наперво поговорим.

– Добре.

Гнедой домчал до усадьбы Емельяна Черняка в три минуты. Мужики соскочили с подводы у ворот, постучали. Возле поднятого пятистенного сруба Емельян рубил желоб на очередном бревне. Из-под звонкого топора летели щепки. Доносились сухие удары.

– Емельян, принимай гостей, – громом загудел Евграф из-за заплота из жердей в три ряда.

Емельян услышал, повернулся, вонзил топор в желоб и неспешно направился к воротам, с удивлением всматриваясь в гостей.

– Кого господь послал?

– Бог в помощь Емельян, – сказал Евграф.

– Да и сам не плошаю, – ответил Емельян горделиво, откинул щеколду, распахнул калитку на смазанных дёгтем шарнирах, – брёвна готовлю на последний венец.

– До снегу хочешь закрыть крышу? – поинтересовался Степан.

– Стараюсь. С братом вдвох рубим два дома. Наготовил я на венец, кладём. Он срубил – я к нему помогать.

– Мотаю на ус твою допомогу, пригодится и нам со Степаном. – Евграф пожал протянутую руку Емели, подождал, пока Степан отожмёт и несколько конфузливо продолжил, – мы к тебе по серьёзному делу, Емельян.

– Проходи на баз, коли не шутишь.

Напарники задвигали ногами, смущенно остановились напротив сруба будущего дома, отливающего желтизной ошкуренной сосны.

– Тут такое дело, не совсем нам сподручное, – взял на себя первую роль Степан. – Сестры твоей Глафиры да и тебя касается…

– Не хай вытворила что-то? – нахмурился Емельян, ощерив свои крепкие зубы.

– Та ни, всё ладом. Мужика ей сыскали, с тобой совет решили держать.

– Что за мужик? – оживился Емеля.

– Земляк наш – Серафим Куценко, летом прибыл на подводе с поклажей, а вдов – жену дорогой схоронил, двое ребятишек. Надел взял и уже запахал три десятины. Ему баба – во как нужна! – Евграф провёл ребром ладони по горлу.

– Без бабы мужику не жить, – торопливо согласился Емеля, – видел я его. Мужик, как многие, мосластый. Вам-то он кто, сродственник?

– Та ни, знакомец, ночевал у меня две ночи, показался мне ладным. Ищет себе жинку.

– Где он сам-то?

– Как тебе сказать, – замялся Евграф, – морда у него расквашена, синяя, упал неловко с бодуна.

– Мне сивушный зять даром не нужен, – насмешкой ударил Емеля.

– Та ни, пьёт в меру. Мы бы повременили со сватовством, да ждать некогда. Время уходит, к зиме нам и ему надо прибираться. С жинкой-то веселее, сподручнее. Поддержи, если сестре долгой вдовьей доли не желаешь.