Обманутые скитальцы. Книга странствий и приключений
Шрифт:
…Я приближался к главной цели своего путешествия — к небольшому бурятскому селу, откуда начинался путь к заповедной Лхасе и берегам Брамапутры — к Урдо-Аге. Урдо-Ага лежит к югу от Агинского. Путь пролегал по долине реки Аги, стесненной цепью холмов. Весною они залиты малиновым цветом багульника.
Как только мы выехали из Агинского, то увидели Агинский дацан. Посещая этот дацан, Цыбиков и выучил тибетскую грамоту.
Над дверями дацана начертано его тибетское название: «Даши Лхундублинг». Здание, которое стоит направо, великолепно разукрашено: тут и каменные львы с расписными крыльями, вывезенные из Тибета, и какие-то невероятные буддийские грифоны. Раньше в отдельном помещении стояла гигантская статуя Будды Майдари — настолько гигантская (высота ее достигала 80 локтей), что плечи и голова этого идола были видны в окна второго этажа. По слухам, Майдари — Будду будущего мира распилили на части и вывезли будто бы в Ленинград.
Через дорогу стоит белое здание, построенное русскими мастерами. Тут интересное смешение суздальской и лхасской архитектуры. Мы подошли к этому зданию. На крыльце с кистью в руках стоял бурят. Никому в голову не могло прийти, что это лама. Очень вежливо и деликатно мы с ним поздоровались. Вначале он отнесся к нам высокомерно. Мы сказали, что мы — писатели, что мы преследуем только научную цель и очень просим нам показать знаменитый Агинский дацан. Тогда лама сказал, что ширетуй — настоятель монастыря занят делами, то ли он слушал «Последние известия», то ли еще чем-то в этом роде, потому что когда я взглянул на крышу помещения, то заметил там прекрасную антенну, которая, наверно, служила приемнику. Оттуда доносились сигналы точного времени, а после этого послышалась передача «Последних известий». Лама пошел в здание, а затем вернулся и сказал, что ширетуй просит извиниться за то, что нас не примет, что он занят, а сейчас к нам придет служка, он покажет дацан.
Вскоре появился лама с бритой головой и огромным столетним ключом в руках. У монаха был вывернут тазобедренный сустав. Он пошел впереди нас; мы вошли в дацан. Я внимательно смотрел, нет ли там габала — чаши из человеческого черепа. Спросить я не мог, но такой чаши на виду не было. Зато там были драгоценные субурганы — ступообразные башни, украшенные самоцветами и эмалью. Они были вывезены из Пекина в XVIII веке, сначала находились в Гусиноозерском дацане, а потом в Цугольском. Мы видели буддийские златотканые гигантские хоругви, мы спрашивали: «Джу или не Джу?» (Что значит «Тибет».) Тибетских материалов в дацане было очень много, некоторые материалы восходили к Индии, ряд материалов драгоценного свойства были вывезены из Китая.
Надо сказать, что один из ламаитов совершил путешествие в Тибет, Индию, Китай, на остров Цейлон, в Сиам. Когда потом мы смотрели архив Г. Цыбикова, то нашли письмо этого ученого к Цыбикову, в котором он извещает Цыбикова о том, что в агинской и цугольской печатнях закончено издание знаменитых буддийских книг «Ганчжур» и «Данчжур». Они, как известно, состоят: «Ганчжур» — из 108 томов, а «Данчжур» — примечаний к нему — из 200 с лишним томов. Это книжное собрание предназначалось Г. Цыбикову как замечательный научный дар. Где теперь эти «Ганчжур» и «Данчжур» — неизвестно. Они из Агинского почему-то были перевезены, но дальнейший путь их никому не известен, ответа на свой вопрос я не нашел. Но это не те «Ганчжур» и «Данчжур», которые есть в Ленинграде.
Рядом со старинным буддийским храмом расположена Агинская МТС. Сто тракторов проходили здесь мимо белой богини Цаган-Дары, а электричество, проведенное из МТС под своды дацана, освещает тибетские изображения Воздушного Коня и драгоценные субурганы — ступообразные башни.
…Автомобиль мчался по земле, до времени скрывающей самоцветы и руды кровянисто-желтого цвета. Показались гора Чатранга, озеро Бильчир-нур, а затем небольшое бурятское село Урдо-Ага.
И вот я на пороге небольшого деревянного домика. Меня встречает и ведет в дом Лхама Норбоевна, восьмидесятилетняя вдова Цыбикова. Она в бурятском халате с поперечной каймой на груди, в теплой шапке. Судя по фотографии, где она изображена в европейской шляпе и пышном платье, Лхама Норбоевна была когда-то интересной и модной дамой. До прошлого года курила и до шестидесяти лет ездила верхом. Она знала тибетскую и монгольскую грамоту, но русским языком владела плохо.
Внутри дома, из которого начал свое странствие в Тибет Гонбожаб Цыбиков, я вижу предметы тибетского искусства, вывезенные Цыбиковым из Лхасы. В углу стоит большой стеклянный ящик, похожий на аквариум, в красной узорчатой раме. В нем светится золоченое изображение основоположника ламаизма Дзонкавы, стоит ступа-субурган из желтой меди, высится изваяние четырехрукого Будды Арьяболо. Эту статую привез из Тибета Дагдан Бадмаев и подарил Лхаме Норбоевне. Здесь же находилась хрустальная тибетская чернильница, табакерка, выточенная из куска кварца, а также изображение покровительницы хозяйки этого дома — тибетской богини Лхамо. Страшная Небесная Дева Лхамо с синим лицом, окруженная пламенем, скачет на алом коне с глазами, помещенными на крупе. В вытянутой руке Лхамо держит скипетр из детского позвоночника. Облачена она в одежду из человеческой кожи. Когда ей приносят жертву, чашу из человеческого черепа наполняют кровью, вином, салом черного козла, тестом и коровьим маслом. Лхамо — страшная защитница веры, охраняющая покой далай-ламы и панчен-ринбочаэ. А рядом со страшной Лхамой в кованом окладе из металла на сине-зеленом троне восседала нежная тонкобровая Цаган-Дара (Белая Тара) в легких одеждах, с лотосом в руке.
— Зачем вам страшная Лхамо? — спросил я у хозяйки. — По-моему, вы больше похожи на Белую Тару.
— Будет вам, Сергей Николаевич, — ответила, покраснев, Лхама Норбоевна и отвернулась, чтобы скрыть смущение.
Там же, где находилась Небесная Дева, была также молитвенная раковина, обломок «священного» сандалового дерева из Гумбума, вокруг которого создано столько легенд! Четки, выточенные из того же дерева, которые Цыбиков носил с собою во время похода. Тут же сверкали павлиньи перья, раскинутые разноцветным ковром, алели изделия из кораллов.
В кладовой лежали две огромные сумы. Каждая из них была сшита из цельной шкуры яка. Это были водонепроницаемые вместилища для древних тибетских рукописей и книг, отпечатанных с резных деревянных досок, вывезенных исследователем на родину.
В числе научных книг, принадлежавших Цыбикову, в Урдо-Аге мы нашли редчайший тибетско-английский словарь Сарат Чандра Даса, изданный в Калькутте.
Бросились в глаза несколько портретов Цыбикова, очень хорошо сохранившихся. С удивлением я увидел здесь же фотографию Д. Янчевецкого. Это тот Д. Янчевецкий, который был в Порт-Артуре редактором газеты и выпустил в 1903 году первую книгу местного издания «У стен недвижного Китая». На портрете была дарственная надпись: «Гонбожабу Цыбиковичу Цыбикову на добрую память от благодарного и желающего всего лучшего, Дим. Янчевецкий, Ревель, 1897 г.». И еще много других фотографий с надписью выдающихся людей.
Пришел учитель местной школы Дарма Жигмитов, советник, переводчик, друг Лхамы Норбоевны. Он великолепно говорит по-русски, очень воспитан и интеллигентен. Это он познакомил Лхаму Норбоевну с моими очерками о Цыбикове, напечатанными в московских газетах и журналах.
Лхама Норбоевна стала угощать нас тибетскими пельменями, которые описаны у Цыбикова. Я спросил: а где же горшок для этих пельменей, описанный Цыбиковым? Его книга стала чуть ли не книгой о полезной еде! Мы посмеялись, а Лхама Норбоевна говорит нам: «Вы покушайте сначала пельмени, а потом будем разговаривать».
…Наступили мгновения, которые бывают единственными и неповторимыми в жизни каждого искателя. Лхама Норбоевна развернула шелковый платок и протянула мне карманную книжку в клеенчатом переплете. Раскрыв ее, я замер. Это был неизвестный исследователям путевой дневник Г. Ц. Цыбикова. В нем — страниц четыреста, если считать, что листы дневника исписаны с обеих сторон. Страницы, исписанные в Лхасе, на берегах Брамапутры, лежали передо мной. С 1899 по 1902 год Гонбожаб Цыбиков носил на груди этот черный клеенчатый томик, постепенно пополняя драгоценными записями и четкими рисунками все четыреста страниц походной книжки.