Обманутые скитальцы. Книга странствий и приключений
Шрифт:
Цыбиков беседовал с далай-ламой как ученый-тибетолог, исследовавший Тибет по поручению Географического общества. Далай-лама говорил, что каменные ворота Лхасы всегда будут открыты для русских ученых — посланцев дружбы.
Простой народ поклонялся далай-ламе. Он сидел в паланкине на высоком кресле, покрытом желтой тканью. Там было сделано особое устройство. Снаружи видна была только ручка — как для переключения скоростей. К этому рычагу были прикреплены концы красивых желтых шнуров, на которых висела одна из священных тибетских книг. Верующие чередой проходили под паланкином. Ручка приходила в движение, и книга касалась каждого поклоняющегося. Считалось, что он уже благословлен далай-ламой. Далай-лама благословлял монгольских богомольцев также легкими ударами жезла с кистью из шерсти яка. Но когда Цыбиков приблизился к «живому богу», далай-лама задержал поднятый жезл и прикоснулся левой рукой к плечу Цыбикова, воздав ему особую честь.
Далай-лама был очень скромным человеком. На него не раз надвигались с фотоаппаратом, но он сказал: «Нет, этого не надо делать». Тогда русский художник Н. Я. Кожевников, прибывший в Ургу вместе с П. К. Козловым из Петербурга, попросил далай-ламу посидеть спокойно только несколько мгновений и быстро набросал его изображение. Этот портрет, переснятый фотографом, и был привезен Цыбиковым из Урги.
Хочу ли я видеть далай-ламу?— спросила, улыбаясь, Лхама Норбоевна, и на столе появился портрет Тубдэна Джамцо, заключенный в желтую рамку. Это было изображение далай-ламы, созданное художником Н. Я. Кожевниковым.
Какие последствия политического и научного порядка имела беседа Ф. И. Щербатского и Цыбикова с далай-ламой, мы не знаем, зато известно, что П. К. Козлов получил приглашение приехать в Лхасу, и только стечение обстоятельств не позволило ему осуществить эту поездку.
4
…Каждый день в скромный домик Цыбикова приходили люди, предлагали мне свою помощь в поисках новых данных об агинцах, путешествовавших в Тибет. Вот приехал молодой бурят с короткой винтовкой за плечами. Спрашивает: «Здесь русский?» — «Здесь». — «Дайте мне с ним поговорить. Мы очень рады, что он приехал, что вспомнили Цыбикова». Я спрашиваю: «Куда вы едете?» — «Я еду на дальние пастбища». Ему дают чашку чая, он прощается и уходит.
Заезжают в дом почти все, кто следует в степь. А в степи, в падях — долинах меж холмов — бродят тысячи тонкорунных овец и стоят войлочные юрты пастухов.
Агинская степь открыла мне свои давние, глубокие связи с Китаем и Тибетским нагорьем. Все шире и шире открывалась передо мной таинственная тибетская завеса. Однажды к дому Лхамы Норбоевны верхом на быке приехал высокий старик с посохом в руке, в шапке с выцветшей малиновой кистью; подпоясанный алым кушаком. Это был самый старый житель Урдо-Аги. Говорил он только по-бурятски, но у меня было много переводчиков.
Рынзин Очиров, перебирая четки, связно и последовательно рассказал мне о своей поездке в Ургу в 1905 году на поклонение далай-ламе. Оказалось, что личным переводчиком Тубдэна Джамцо в то время состоял агинский бурят Нандык Дылыков. Я спросил:
— Сколько вам, уважаемый старец, лет?
Он полез за пазуху и вынул свидетельство Степной думы, из которого явствовало, что Очирову в 1955 году было 94 года. Очиров передал мне целый список бурят, которые были в Тибете.
Вот — Дадива Шагдаров, дядя Дагдана Бадмаева. Это он в конце 80-х годов увез Дагдана Бадмаева в Тибет. Оба они из Урдо-Аги. После этого, около 1896 года, Шагдаров вторично поехал в Лхасу, посетил племянника и сразу же возвратился обратно. Он знал Гонбожаба Цыбикова, был старше его лет на двенадцать, умер после революции.
А вот Гончак Санжиев, «дорамба», который долго жил в Лхасе и вернулся на родину. Очир Жигмитов в конце прошлого века возил далай-ламе дары бурят, оцененные в одну тысячу лан золотом. Санжиев встретил в Лхасе Дагдана Бадмаева, который уже жил там. Дагдан помог приезжему увидеться с далай-ламой. Гончак Санжиев на восемьдесят пятом году жизни умер в Хойто-Аге, в 1926 году. Был грамотен по-монгольски.
Данпэл Суходоев был связан с Агинским дацаном, там и умер.
Нанзат Бадмаев был в Тибете, учился там, на сороковом году жизни вернулся в Агинский дацан, достиг степени «дорамба».
В этом списке наберется, вероятно, человек пятнадцать. Могилы их находятся в падях Агинской степи. До последних лет людей погребали просто, хищные птицы и звери растаскивали тела. Когда я спросил, где могилы этих людей, отвечали: вот в этой пади, вот в этой, но трудно сказать, где точно.
Однажды мы поднялись на гору. Сначала мне показалось, что у меня под ногами иней, но оказалось, что это трава ая. Когда я принес аю в дом, то Лхама Норбоевна открыла стеклянный ящик и достала другую траву. Я спросил: что это? Она говорит, что это тоже ая, но она лучше агинской: она из Гумбума, из тех мест, где жил Цзонкава.
В одно прекрасное время я заметил, что гостинцы, которые я привез из Москвы, чудесным образом перекочевали в священную чашу. Я думал, что это дело рук внучка Лхамы Норбоевкы. Я спрашиваю, кто же приносит до сих пор жертвы?
— Это я, — улыбаясь, ответила Лхама Норбоевна.
Наутро в этой чаше появилась кукуруза.
Я узнал, что в Агинской степи есть и живые тибетцы. Оказывается, тибетец Тангут Джамцо около 20-х годов был принудительно отдан в монастырь послушником-зувараком. Он уже наслышался о Советской России и взбунтовался. В одну прекрасную ночь он бежал из тибетского монастыря, перешел через границу и был задержан на стыке монгольской границы. Он был пропущен через все чистилища и поселился в местности, которая называется Улан-Туя, в тридцати километрах от Агинского. Тангут Джамцо не забыл тибетский язык. Но мне так и не удалось видеть этого пришельца из «Страны Джу», как называли буряты Тибет.
Еще выяснился вот такой случай. В 1928 году в Урдо-Аге появился прекрасно одетый по-европейски бурят. Он говорил, что вернулся из Тибета. Был приглашен в Ленинград, где преподавал тибетский язык в каких-то научных учреждениях. Этот человек около десяти лет жил в Лхасе. Рассказывал, как при предпоследнем далай-ламе приходилось укрываться от англичан, приводил много интересных подробностей. Он был в Лхасе и хорошо знал такое обстоятельство, что первое посольство из Лхасы в Калькутту настолько преследовалось английским правительством, что за головы посла Агвана Доржиева и его свиты была объявлена награда в сколько-то тысяч рупий. Это было опубликовано в калькуттских газетах.
Многое удалось мне узнать и о Будде Рабданове (1853–1923), образованном буряте, старшем товарище Г. Ц. Цыбикова. Рабданов сопровождал Потанина в экспедиции, посетившей Китай и окраину Тибета (1892–1893). Лхама Норбоевна подарила мне письмо, посланное Буддой Рабдановым молодому Гонбожабу Цыбикову сюда, в Агинскую степь, из города Дацзянлу (Торсандо), в преддверье Восточного Тибета. Письмо было помечено 7 мая 1893 года.
Тибетское плоскогорье, Маньчжурия, Санкт-Петербург, Пекин и Париж — вот где побывал за свою жизнь Будда Рабданов. Умер он в родной Агинской степи, недалеко от Могойтуя, в местности Хурай-Хилэ.