Обнажая запреты

Лари Яна

— Ну ничего себе, какие люди, — приглушённый голос подруги, врезается в ухо раскалённой иглой.

— Ты же сама в гости звала. Вот он я, не задержался, — его холодный тон частично остужает желание зашвырнуть телефон в лобовое стекло. Но не до конца. — Что вылупилась? Передумала?

— Да что-то уже сомневаюсь. Ты пьяный, что ли, Север? На черта дверь выносить?

Звучит настороженно.

— Есть немножко. Что поделать, если меня на трезвую голову от тебя воротит.

— Ой ли? — ехидно фыркает Лана. — Забыл, как

до утра здесь отжигали?

Я стискиваю рот ладонью, сгибаясь от странного беззвучного воя. Было, значит. Было.

Было!

— А должен помнить? Ты такая же блядь, как любая другая, — секундная возня сменяется задушенным тонким писком. — Или проблема только в этом? Денег, не отвалил? Помнишь наш разговор утром у Ярицких, когда ты попыталась стянуть с меня штаны? Помнишь, спрашиваю?!

— Д-да, — едва различимое сипение отдаёт удушьем.

— Что я тебе сказал? Повтори.

— «Пошла на хер».

— А ещё?

— Что если продолжу таскать Аню куда попало, пожалею, о нашем с тобой знакомстве.

— Так вот, надо было прислушаться. Ты зачем её за нос водишь, помойка? — стук, как кулаком о стену завершается её надрывным, каким-то скулящим возгласом.

— Да сдалась тебе эта тупица! Самомнения вагон, а мозгов, как у хлебушка.

Недоверчивая усмешка кривит мои губы. И это та забитая жизнью, несчастная мученица, недавно плакавшая у меня на плече?

— А ведь ты ей, дешёвка, в подмётки не годишься.

— Вот только не надо пафоса. Чем ваша Анечка лучше? Нашлась королева! Один ей сопли подтирает, второй алтарь скоро воздвигнет, а третий чуть что — шашкой звенит. Придурки.

— Звенит в твоей пустой башке нитка, которой уши привязаны.

— Ой ладно. Надо было видеть, как овца ваша с ходу свои уши развесила, иначе б запел. Ненавижу вас обоих! На принцип пойду, но ты ей ничего не докажешь. Понял меня?

Ещё один удар. Или это я стучу дверцей машины? Разговор больше не слушаю, противно. Господи, мерзко-то как.

Бегу по асфальту, по лестнице, затем по коридору, и чувствую, что живьём горю от эмоций. Толком даже не соображу, что собираюсь сделать. А, главное, молчанием сама себя в этот кошмар загнала. Тупица и есть. Непроходимая.

Замешкавшись, толкаю приоткрытую дверь.

— Ну что, подруга? Здравствуй! — усмехаюсь. Истерически, но тем не менее.

Лана, сгорбившаяся в ногах Севера, нервно дёргает головой в мою сторону.

— У-у-у… Смотрю, допрыгалась? — киваю в сторону свежей вмятины на обитой пенопластом стене аккурат над ней.

Вертинская напугана, о чём говорит животный оскал, вздёрнувший верхнюю губу. Стараниями Дана маска спала, наглядно выдавая её двуличье.

— А я в чём виновата? — хрипло огрызается Лана, потирая шею. — Я, может, не знала, что он и есть тот самый козёл. Не знала! Он нас обеих обманывал. Понятно?

— Пошли отсюда, Малая. Не марайся, — Дан мягко уводит

меня к двери. Стою на своём, как вкопанная, хотя он повторяет попытку утянуть меня за собой. Мы не закончили.

Первое, что я для себя вывела из всей этой нелепицы: если есть что сказать — говори. Ну и то, что в любой непонятной ситуации нужно разбираться до самого конца. Тем более раз такая чудесная выпала возможность.

— Я всё слышала, не старайся, — машу перед перекошенным лицом Вертинской своим телефоном. — Обидно так дешёво спалиться, правда?

Злая усмешка искажает её губы. Стеклянный взгляд клещами впивается в руки Дана, обнимающие мои плечи.

— Да ради бога. Подумаешь, пошла ва-банк и прогорела. Я-то хоть развлеклась, а ты только стенала, как дура набитая.

— Мы в расчёте, — произношу тихо. — Ты мною попользовалась на полную. Сначала, чтобы подобраться к Стасу. Затем, чтобы свести счёты с Даном. А я пользовалась тем, что у меня появилась «близкая» подруга. Мне хотя бы не за что краснеть. Прощай, Лана. Надеюсь, ты станешь человеком, как и планировала. А пока в тебе от человека только облик.

В последний раз оглядываю обнявшую себя за плечи девицу. Застиранный тонкий халат, облепивший угловатую фигуру, невыразительное лицо, без следа неизменного макияжа, две небольшие клетчатые сумки со всеми её пожитками, сваленные здесь же среди груды чужого хлама. И в довершение спотыкаюсь о видавшие виды кеды.

Невероятно, как разительно увиденная картинка отличается от конечного продукта — того, что «напоказ». Лану можно бы назвать жалкой, но сострадания для девочки, которая хотела счастья во мне не остаётся. Её больше не хочется жалеть. Её хочется вычеркнуть, забыть, как дурной сон.

— Скатертью дорога, — в больших серых глазах нет ни слёз, ни раскаянья. В них нет ничего. Разряженный биоробот.

С ощущением непередаваемой лёгкости покидаю облезлую хрущёвку и сомнения в Дане, чуть не стоившие нам слишком дорого, чтобы хватило жизни закрыть этот счёт. Каждый имеет право на ошибку, и моя ничуть не меньше.

— Какие планы на остаток ночи? — Дан поглаживает мою скулу мизинцем, единственным, не обагрённым густеющей кровью. — Я бы не отказался от первой помощи. Иначе, кроме сердца, мне нечего будет тебе предложить.

Ловлю его усталую улыбку и смеюсь. Звонко, как давно не смеялась. Быть одиночкой неплохо, но это совершенно точно не мой путь.

— Тогда забери меня домой, — прошу, запрокинув голову к бескрайнему небу. Не уточняю. Дом ведь не стены, а то место, где рядом будет родной человек.

Глава 45

Пример для сына

Анна