Обнаженная натура
Шрифт:
— У-ва! — протестующе замычал человек на матрасе и Родионов вздрогнул.
— Не обращай внимания, — успокоил Юра. — Он немой.
— Юра, — решился, наконец, Родионов. — Зачем ты тогда написал мне…
— Не связывайся, — насупившись и снова уткнувшись в газету, тотчас ответил Батраков. — Там, Паш, крутые дела. Он убьет тебя, если пронюхает. А пронюхает он точно… Будет тебе «похоронный марш».
— Кто убьет? — не понял Пашка. — Что еще пронюхает?..
— Я сказал… Не расспрашивай…
Глава 5
Битва за буфет
От Батракова Павел пошел не к себе в комнату, а в конец коридора к окну, рядом с которым высился массивный старинный буфет. Около буфета этого возился на корточках чернокнижник, ковырялся в каких-то коробках и ящичках.
На душе у Родионова было пакостно. Ничего толком не сказав, Юра растревожил его своими намеками, и даже то, как он трусливо ушел от вопросов, настораживало. Рядом с Ольгой гнездилась какая-то беда. Что еще за «крутые дела»?
Родионов, прислонясь спиною к буфету, глядел в окно невидящим взглядом.
Рядом постукивал молоточком Груздев.
Буфет этот лет тридцать назад был выставлен в коридор бездетной четой Романовых. Когда-то подобным антиквариатом были забиты московские помойки, и только непомерная тяжесть спасла от подобной участи этот дубовый гигант. Супруги просто не смогли продвинуть его дальше. Скоро они съехали, и слух о них пропал. Остальные жильцы все эти тридцать лет помещали внутрь буфета всякий нейтральный сор, как бы удостоверяя, что мебель ничья, общая и никому не нужная. Однако, с течением времени, цена этого старинного изделия, мирно дремавшая до поры, вдруг очнулась от мертвой спячки и стала стремительно расти. Уже возникло в квартире два-три предварительных спора, ничем пока не закончившихся…
Кто-то подошел к копающемуся в шурупах Груздеву, и остановился, шумно дыша. Пашка покосился и увидел Кузьму Захарьевича.
— Что это ты, браток, тут разложился? — с нехорошей лаской спросил полковник, обращаясь к Груздеву и рассеянно кивнул Родинову.
— Да! — присоединился к Кузьме Захарьевичу незаметно подкравшийся скорняк.
— Да вот хочу буфет немного отреставрировать. Под книги. — нарочито равнодушным тоном пояснил Груздев. — Книг накопилось…
— Причем тут твои книги?!
— Да! — подтвердил и скорняк.
— Что ж мне, ценные книги на полу прикажете держать? — удивился чернокнижник. — Вот перетащу буфет…
— Что значит «перетащу»? — Кузьма Захарьевич схватился рукою за резную дубовую стойку.
— Да! — взялся с другой стороны и скорняк.
— Мне Романовы сразу отдавали, — отвернулся Груздев и стал снова копаться в коробочке с шурупами. — Я им говорю, потом когда-нибудь, со временем перетащу.
— Что-то не слыхал я такого разговора, — засомневался скорняк.
— Не прилюдно было, — пояснил чернокнижник. — В частной беседе.
— Что-то не помню я такой частной беседы.
— Теперь докажи поди, — сказал Кузьма Захарьевич. — За давностью лет…
— Мне Романовы еще раньше предлагали, — заявил скорняк. — Еще когда он у них в комнате возле печки стоял.
— Во-первых, не возле печки, — ровным голосом возразил Груздев. — Это раз…
— Во-первых, именно возле печки, слева он стоял, — не отступал Василий Фомич.
— Во-первых, он стоял у окна, — чернокнижник все так же сосредоточенно рылся в шурупах. — Во-вторых…
— Во-вторых, у окна он стоял до этого. А перед тем как выбрасывать и отдавать мне, они держали его возле печки, — уточнил скорняк. — Я еще говорю им, не надо держать возле печки, поведет… Дуб капризный матерьял.
— Это неважно, — спокойно ответил чернокнижник, найдя шуруп подходящей длины. — Важно, что вещь отдана мне законными владельцами.
— Вещь не завещана! — громко объявил полковник и поморщился от некстати сложившегося каламбура. — По крайней мере, я не видел нотариального подтверждения.
— Что ж вы мне на слово не верите? — Груздев поднялся с четверенек и укоризненно поглядел на соперников.
— Кто ж нынче на слово верит? — удивился Кузьма Захарович. — Это ты можешь Пашке Родионову лапшу на уши вешать… Извините, конечно, Павел.
— Да! — присоединился к полковнику Василий Фомич.
Как всегда бывает при дележке собственности, участники, может быть, бессознательно примыкают к большинству, или к большей силе, чтобы сразить силу помельче. Как только сила помельче бывает сметена и уничтожена, большая сила немедленно делится на две части и все начинается сызнова.
— Что ты-то «дакаешь»? — обрушился на скорняка Кузьма Захарьевич. — Хрен ты у меня этот буфет увидишь. Самозванец…
— Суд рассудит, — уверенным голосом сказал скорняк. — Суд рассудит по справедливости.
Кузьма Захарьевич замолчал, круто развернулся и пошагал прочь. Скорняк так же решительно отправился к себе.
— Ничего, повоюем! — погрозил полковник, заворачивая за угол, и вслед за тем глухо стукнула его дверь.
Тотчас хлопнула и еще одна дверь, то заперся у себя и Василий Фомич.
— Они повоюют… — ворчал Груздев, сворачивая работы. — Лапотники чертовы. Всегда воевали, как быдло. Навалятся толпой на рыцаря, стащут с коня да лаптями своими и затопчут. И все победы их такие, паскудные… — удаляясь в свою комнату, бормотал он.