Обнаженная натура
Шрифт:
Я посмотрела на него так подозрительно, что он не выдержал и снова засмеялся.
— Зачем?
— Потому что если всё будет правильно, я сразу после этого ходить не смогу, не то что летать.
Выражение его лица заставило меня покраснеть и опустить глаза — как раз к его голой груди, где я разорвала на нем рубашку. Это меня еще больше смутило, и я поймала себя на том, что отталкиваюсь от него. Он позволил мне сесть, но сам остался лежать на боку на шершавой земле. Куда ни глянь, здесь была только голая земля, песок и камень. Над нами, за спиной Нечестивца, нависал холм — вот и все прикрытие, Ну, не все: еще ночное небо над нами — совершенно черное, и звезды, много-много звезд. Такие яркие, такие белые, как никогда не бывает в городе.
— Мы далеко? — спросила я.
— В смысле, от города?
— Да.
— Не знаю, трудно судить по воздуху, сколько миль.
— Во всяком случае, светового загрязнения здесь нет.
Он повернулся, посмотрел вверх на переливающееся небо.
— Красиво. Но я помню времена, когда почти всюду, куда ни пойди, небо было таким. Даже в самом большом городе свет не затмевал звезд.
Я посмотрела на мерцающее одеяло звезд, попыталась представить себе мир, где ночное небо всегда такое, и не смогла. Такое небо бывает над дальней пустыней, над открытой водой, там, где нет людей.
Он тронул меня за руку — осторожная игра пальцев. Я посмотрела на него, он — на наши руки, где его пальцы едва заметным прикосновением медленно ходили по моей коже. Глаз его или выражения лица мне не было видно.
— Анита, отпусти ardeur.Я не настолько силен, чтобы пробудить его, а тебя не настолько ко мне тянет, чтобы это произошло случайно.
— Тут ничего личного, Нечестивец. Я же вижу, как ты красив.
Он посмотрел на меня, и читалось на этом лице то, чего я никак не ожидала на нем увидеть: неуверенность.
— Это правда, Анита?
— Я не слепая, — нахмурилась я. — И вижу, как ты выглядишь.
— Правда? — Он снова опустил глаза, глядя на свои пальцы, идущие вверх по моей руке. Нашел ложбинку на ее изгибе, кончиком пальца потрогал теплую мягкую кожу. Я вздрогнула, дыхание перехватило. Тогда он улыбнулся: — Может быть, и видишь.
Он продолжал водить пальцем над той же точкой, я поежилась и сказала ему:
— Щекотно!
— Не думаю, — ответил он и сел. В сидячем положении рядом со мной он был куда как выше. Взял меня за плечи, погладил по рукам. — Впусти меня, Анита. Впусти.
От второго смысла я поморщилась, но его ладони на моих руках отвлекли меня от неприятного ощущения. Он меня обвинил по телефону в переборчивости; сейчас, под его руками, я поняла, что он был прав. Ко мне снова вернулась привычка подавлять ardeur.Между кормлениями я могла теперь протянуть дольше, и поэтому продолжала воевать. И до сих пор продолжаю, даже хотя знаю, что Эдуард будет звонить в местную полицию, чтобы организовать рейд на дом Тодда Беринга. Они войдут, и там наверняка будет как минимум демон, а может, и вампиры. В качестве же поддержки с ними будет только кто-то вроде Санчеса. Он мощный экстрасенс, но не разбирается в мертвецах, и я вполне уверена, что в демонах тоже. Если меня там не будет, а дело обернется хреново, я всю жизнь буду себя грызть, что могла бы их спасти — и не спасла.
Все, что мне нужно, — это исполнить секс с лежащим рядом мужчиной и напитать ardeur,а потом я готова появиться, как бог из машины. В такой формулировке это кажется просто: секс, напитать ardeur,отловить демона и нескольких вампиров, при этом чтобы никто из своих не погиб. Проще простого.
Но сперва — отпустить вожжи. Сперва — добровольно создать себе еще одну уязвимость, еще одного мужчину. Вот именно этот момент мне не очень нравился. Если правду сказать, совсем поперек горла. Не люблю быть уязвимой, ни для чего и ни для кого.
— Я недостаточно силен, чтобы пробиться сквозь твои щиты, Анита, — сказал он тихим и спокойным голосом.
Даже сейчас ситуацию контролировала я. Я могла просто сказать ему, чтобы отнес меня обратно к Эдуарду и к ребятам. Но… а что если я потеряю самообладание посреди налета на дом чернокнижника? А если голод вспыхнет в машине, когда я буду с Эдуардом, Олафом и Бернардо? Есть вещи похуже, чем секс с друзьями. Я могла бы у них выдрать глотки и купаться в их крови; и так бы и было, если бы Нечестивец меня от них не унес.
Нет уж, что бы там со мной ни было, но питать ardeur— это меньшее зло. Быстро подзаправиться, и снова за раскрытие преступления. Посмотрев на высокого красавца, я сказала:
— Мне жаль, что первый раз у нас будет на скорую руку. Ты стоил бы того, чтобы не торопиться, Нечестивец.
Он улыбнулся, и лицо его смягчилось:
— Ничего приятнее я от тебя в жизни не слышал.
Я тоже улыбнулась:
— Когда я выпущу ardeurпосле такого долгого поста, это может показаться грубым.
— Я буду осторожен.
— Я не про это.
Мотнув головой, я просто сняла с себя футболку, купленную у «Триксиз», и осталась в одном лифчике в эту на удивление теплую ночь.
Нечестивец посмотрел на меня удивленными глазами.
— Я про то, что можем случайно так разорвать друг на друге одежду, что надеть будет нечего.
Он пожал плечами и стал развязывать галстук:
— Предпочел бы обнажаться более чувственно, но командуешь ты.
— Хорошо бы, — вздохнула я.
— Ты говоришь: «разденься» — я раздеваюсь. Это и значит, что ты командуешь.
Он уже снял галстук, следующим пошел плащ.
— Ты же хотел в конце концов раздеться? — спросила я.
— Хотел.
Он снял обрывки рубашки, и одно лишь зрелище его голого торса заставило меня отвернуться. Первое обнажение кого-то хорошо знакомого всегда меня смущает.
Было у меня когда-то правило: если раздевание напрягает, то лучше остановиться, одеться — и домой. Я Джейсону говорила в Сент-Луисе, что забываюсь. Сейчас я здесь, далеко от дома, и не кто-то из мужчин моей жизни заставляет меня забыться, а сила, живущая во мне. От нее мне не сбежать. Как старая шутка: куда ни пойдешь, всюду обнаружишь себя. И так как от себя не уйти, то и пытаться не стоит.