Обнимай и властвуй (Черное кружево)
Шрифт:
— Может, зажечь свечу, мой полковник?
— Спроси у мадемуазель Лафарг. Это ее дом, — усмехнулся Морган.
— Конечно, простите меня, — проговорил Пепе с досадой в голосе. — Вы позволите, сеньорита?
Фелиситэ жестом подтвердила свое согласие. Слуга торопливо высек огонь и принялся одну за другой зажигать тонкие свечи в стоявшем на полу канделябре. Девушка резко повернулась, так что чуть не погасила свечи, и направилась к распахнутой балконной двери. Лавандовый оттенок темнеющего неба отражался в лужах на улице внизу. По грязному
После дождя жара немного спала, хотя из-за обилия влаги воздух казался каким-то липким. Эта влажность и туго затянутый корсет мешали Фелиситэ свободно дышать. Крепко сцепив дрожащие ладони, она невидящим взглядом смотрела на дом на противоположной стороне узкой улицы. Если бы не отец, она бы сейчас со всех ног бросилась вниз по лестнице, подобрав юбки, чтобы как можно скорей выбежать на улицу. Она могла бы уповать на милосердие соседей или кого-нибудь из купцов, с кем отец вел дела. Если бы Фелиситэ попросила их как следует, они наверняка дали бы денег, чтобы она могла перебраться к Валькуру в Бализ, а там сесть на корабль, идущий во Францию. Если бы только не отец…
— Выпей со мной вина.
Фелиситэ тихо вздохнула, потом, повернувшись, прошла в комнату с видом вынужденной покорности, задев юбками вытянутые ноги Моргана, и взяла со стола бокал. При этом она бросила быстрый взгляд на сидящего в кресле ирландца. Он расстегнул пуговицы жилета, залпом выпил вино так, как будто изнывал от жажды, и тут же подался вперед, чтобы снова наполнить бокал. Поднять графин правой рукой и наклонить его над бокалом, очевидно, стоило ему немалых усилий, потому что когда он вновь откинулся на спинку кресла, в свете свечи, отражавшемся на его волнистых темно-коричневых волнистых волосах, она увидела капельки пота, выступившие у него над верхней губой.
Пепе предпочитал держаться в тени, хотя он отошел не дальше передней. Через открытую дверь можно было различить его фигуру, склонившуюся над обеденным столом. Он явно мешал Ашанти, решившей проверить, все ли готово к обеду. Присутствие слуг не дало им продолжить разговор. Впрочем, это было даже к лучшему.
Фелиситэ попробовала вино. Его взяли из бочонка, который два года назад приобрел отец. Он очень любил его. Девушка сделала глоток и откашлялась.
— Сегодня вечером, когда Ашанти понесла отцу еду, часовой сказал, что арестованных скоро будут судить.
— Очень похоже на то. О'Райли убежден: чем раньше это сделают, тем лучше.
— Чего там ждут? Почему не начать суд прямо завтра? Морган пожал плечами.
— Нужно собрать доказательства, снять показания со всех, кто знал о заговоре. Необходимо также найти свидетелей, по двое на каждого обвиняемого, при этом они должны поклясться, что готовы подтвердить их вину.
— Свидетелями, наверное, будут люди вроде коменданта Обри? —
— А также вроде патера Дагобера и других, подобных ему. Мы не пожалеем усилий, чтобы выяснить, как все было на самом деле.
Патер Дагобер, монах из ордена французских капуцинов, был духовным главой колонии. Он один мог дать беспристрастную оценку событий последнего месяца. Великодушный и добрый человек, которого все любили, зная о его снисходительности к человеческим слабостям, он наверняка постарается сделать все от него зависящее, чтобы помочь арестованным.
Фелиситэ вновь пригубила вино.
— А еще Ашанти услышала, что Фуко тоже арестован.
— Верно, — кивнул Морган.
— Но это же просто нелепо. Он был всего лишь главным интендантом, занимался королевскими складами.
— Где хранилось оружие, которым воспользовались люди, напавшие на корабль Уллоа.
— Хорошо нападение, нечего сказать! Они лишь обрубили швартовы в гавани!
— Там был отряд из четырехсот вооруженных людей. Уллоа просто повезло, когда они решили, что его можно отпустить без лишних жестокостей.
— Вооруженные люди? — усмехнулась Фелиситэ. — Это были просто подвыпившие гости, возвращавшиеся со свадьбы. Я сильно сомневаюсь, что их набралось там больше двух сотен. Откуда вы только взяли эту цифру в четыреста человек?
— Это предстоит выяснить на суде вместе с другими вопросами.
— Сначала Лафреньер и Брод, теперь — Фуко, все они занимали важные посты при французских властях, на которые их назначил сам король. Эти обвинения с каждым днем становятся все более беспочвенными.
— Мне тоже так кажется, однако мы арестовали не так уж много людей, по сравнению с подобными случаями в других местах. Два года назад в мексиканских провинциях за участие в заговоре казнили восемьдесят два человека, хотя против них было куда меньше доказательств.
— Возможно. Но я говорю о французах. Почему они должны отвечать по испанским законам?
— Подстрекая к восстанию после передачи колонии другой державе, они совершили двойное преступление — против их собственного правительства и против моего.
Фелиситэ со стуком поставила бокал на стол.
— Вы сошли с ума! Что страшного в том, если человек не согласен с политикой правительства? Почему это должно становиться вопросом жизни и смерти?
— Человек может думать все, что пожелает, однако он не должен склонять других на свою сторону. Стоит ему это сделать, как он переходит в разряд противников власти. Если к нему присоединится достаточное число людей, страна окажется расколотой, а значит — ослабленной. Раздор влечет за собой неопределенность, а это противоречит главному праву всех людей: добывать пропитание своим семьям, лучше работать самим, учиться, творить, наслаждаться жизнью. Кроме того, в этом хаосе другой, более мощной стране будет гораздо легче пустить в ход свою армию и завоевать ту, где царит беспорядок.