Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже

Филатов Лев Иванович

Московское «Динамо», пусть через него прошло несколько поколений футболистов, пусть оно из без­оговорочного лидера надолго превратилось в команду среднюю, тем не менее оставалось похожим на самого себя. Это не выверишь ни таблицами, ни фамилиями, ни тактическими построениями. Стремление к ясным линиям, подчеркнутая простота, класс невидимый, для пользы дела, хладнокровие, когда внешним эмоциям ходу не дают, а выражают их проведенным маневром, забитым голом, — все это динамовское со времен Ми­хаила Якушина — игрока и Михаила Иосифовича Яку­шина — тренера. И сейчас все это узнается, хотя и в ви­де наброска. Стоит «Динамо» сильно провести матч, как родство так и выпирает.

И киевское «Динамо», высоко взмывшее от своих

сезонов тридцатых и сороковых годов, все же в манере, в повадках хранит прошлое. Шегодский, Шиловский, Кузьменко, Гребер, Виньковатов, Коман, Сабо, Турянчик, Трояновский, Биба, Каневский, Серебренников, Базилевич, Веремеев, Мунтян, Буряк, Онищенко, Рац, Бессонов, Блохин — называю фамилии игроков, кото­рых соединить сумеет только фантастическая машина времени, но в воображении все они—из одной когор­ты, легко бы могли — деды и внуки — сыграть вместе. У них классность щеголеватая, темперамент сдержива­емый, но то и дело прорывающийся, все они хотят сыграть и на команду, и чуточку на себя, воспламеня­ются, когда это необходимо, а могут и, как ни в чем не бывало, с некоторым даже безразличием, сыграть на­показ.

И ЦСКА, как никакая другая из знаменитых ко­манд, изведавшая годы выставочные и пропащие, сбе­регает свою напористую быстроту, прозрачность на­мерений. Одной линией можно прочертить через мно­жество сезонов облик тбилисского «Динамо», «Тор­педо», «Шахтера», «Зенита», «Арарата»... Это хорошо. Собственное лицо, узнаваемость выделяют команду, сближают ее со зрителями.

«Спартак» в довоенные годы отличался игрой му­жественной, волевой, в нем были подобраны люди крепкого сложения, надежные, он мог переиграть про­тивника, а мог и взять его измором, силой, натиском. Я допускаю, что московское «Динамо», основной его конкурент, игрою было тоньше, ловчее, хитрее, но это не давало превосходства: «Спартак» имел чем отве­тить, чем уравновесить. Его стихией была самоуверен­ность сильных людей, знающих, что они свое возьмут, когда захотят.

А после войны на спартаковское пепелище стали стекаться игроки совсем другого внешнего вида и дру­гих манер. Рязанцев, Дементьев, Сальников, Тимаков, Парамонов, Симонян, Нетто, попозже Ильин, Татушин, Исаев... В гвардейские полки их бы не отобрали: ни ростом, ни разворотом плеч они не вышли. Но все — технари. И спартаковский футбол круто переме­нился. Тогда и было положено начало той игре «Спар­така», которую мы знаем сегодня.

Возможно, это произошло само собой, без какой- либо программы. Но все-таки думаю, что к превраще­нию приложил руку Абрам Христофорович Дангулов, тренировавший «Спартак» пять лет, с 1949 по 1953 год. Перед ним открылась редкая возможность создать команду заново, ибо к приходу Дангулова не осталось никого из старых, стянулся народ молодой, новый, вот и затеялась совсем другая игра. И дело пошло: «Спар­так» при Дангулове выдвинулся в чемпионы, брал Кубок. Какие еще нужны аргументы?!

И мы, довоенные болельщики, какое-то время по­вздыхав о команде, где капитаном был Андрей Старо­стин, приняли этот «Спартак». Я имею в виду образ игры. Ну а то, что было нам особенно дорого — от­крытость характера, обязанность быть среди пер­вых,— осталось в целости и сохранности, передалось.

Так что спартаковская игра — легкая, рисованная, в которой полезная очевидность переплетена с необя­зательными затейливыми петлями,— появилась на свет в самом конце сороковых. И лишь немногие, из моего поколения, имеют право при случае обронить: «А помните, когда-то «Спартак» был совсем другой».

Дангулов-тренер обойден вниманием историогра­фов, фигура полузабытая. Наверное, и я ограничился бы предположением, что он повлиял на стилевое изме­нение «Спартака», и только. Но меня однажды свела с ним репортерская тропа.

Осенью 1953 года «Спартак» съездил в Польшу и Болгарию, сыграл удачно (из семи матчей выиграл шесть) — такие турне тогда ценились высоко,

да к тому же «Спартак» был чемпионом. О матчах никто ничего не знал. Получил я в «Советском спорте» задание записать впечатления Дангулова. На мой телефонный звонок Дангулов ответил приглашением к нему домой. Я являюсь в назначенный час, вижу сервированный стол, хлопочущую возле него хозяйку, в голове мель­кает, что, должно быть, ждут гостей и я некстати. Но выясняется, что ждали меня, малоизвестного, начина­ющего репортера. Мы садимся втроем, я окружен доброжелательностью, мне улыбаются, меня потчуют, а я не могу решить, удобно ли вытащить из кармана блокнот. Абрам Христофорович, догадавшись о моем затруднении, предлагает:

— Если не возражаете, мы будем потихонечку раз­говаривать, и вы делайте свое дело.

Было ему тогда за пятьдесят, в моих глазах человек пожилой, кавказец, полуседой брюнет, глаза горячие. Футбольная тема его возбуждала, однако он, помня о цели моего визита, старался сам, без подсказок, выбирать то, что интересно для газеты, словом, рабо­тал со мной заодно, шел навстречу, чем и выражал свое гостеприимство и расположение. Задание оказа­лось легким и приятным.

Рассказ Дангулова был опубликован в двух номе­рах. Прошло много времени. И вдруг звонок Дан­гулова.

— Тут какое-то недоразумение, прошу вас завтра быть в редакции, я заеду.

Мы встретились.

— Послушайте, меня пригласили получить гоно­рар. За что? За удовольствие посидеть с вами и прият­но побеседовать? Если вы не хотите меня обидеть, прошу принять, что я получил. Некрасиво поступила редакция. Мы с вами исправим ее ошибку. Я превос­ходно провел тот вечер. Да и жена мне не простит...

Всего одна встреча. Не знаю, скажет ли она что- нибудь читателю об этом человеке.

Выходец с Северного Кавказа, Дангулов как фут­болист и потом как тренер был воспитан на футболе южном, техничном, щеголеватом и свой вкус не мог не проявить, став тренером возрождающегося «Спарта­ка». Так мне, во всяком случае, кажется.

Для нашей компании послевоенный футбол ниско­лько не потускнел из-за того, что «Спартак» поколачи­вали. Никто из нас не подумал осесть дома до лучших времен, ходили на все мало-мальски стоящие матчи. Противостояние ЦДКА и «Динамо» было богатырс­ким, им нельзя было не увлечься, оно захватывало.

Семь лет оно длилось, и его ареной был стадион «Динамо». За кого болели мы? Не знаю. Мне кажется, что этим двум командам я обязан не столько пережи­ваниями, сколько размышлениями. ЦДКА и «Дина­мо» стоили друг друга: сколько ни разбирай и ни сравнивай их игроков, сколько ни вникай в таблицы, невозможно было найти простенькое решение и объ­явить, что одна из них «похуже», а другая «получше». В том и состояла загвоздка, оттого и тянуло их видеть в деле. Нас не убеждало, что ЦДКА чаще становился чемпионом. Если одним этим все было бы исчерпано, тогда нечего было бы таскаться на стадион. Интерес был неиссякаемый, неудовлетворенный.

В тe годы о зарубежном футболе мы знали понас­лышке. Смешно сказать, но в Москве до 1952 года московское «Динамо» провело всего три международ­ных матча: с «Партизаном» (Белград), «Локомоти­вом» (София), «Вашашем» (Будапешт); ЦДКА —один с тем же «Партизаном». «Спартак» — ни одного. Были турне: у «Динамо», кроме Великобритании,— в Шве­цию, Норвегию и ГДР, у ЦДКА — в Югославию и Чехословакию, у «Спартака» — в Албанию и Норвегию. Телевидения не существовало, и нам оставалось изумленнo судить да рядить, что означает победа «Дина­мо» над шведским «Норчепингом» — 5:1, «Спартака» над норвежским «Квиком» — 7:0 или проигрыш ЦДКА командам «Острава» и «Братислава». О том, что в 1950 году в Бразилии был разыгран чемпионат мира, узнавали из сухих заметочек либо из разоблачи­тельных статей о профессионалах, которые были в хо­ду. Одна из таких статей в «Советском спорте» имела заголовок «Кубок какого мира разыгрывается в Брази­лии?».