Оболочка разума
Шрифт:
Но про одно он забыл. Коля просто не знал. Как однажды, не так давно, она действительно проявила к нему интерес. И даже попросила в сторону с чарующей улыбкой: «Юра, это похоже на сдавление мозга?» Юра добросовестно уперся взглядом в понятные им, докторам, кривые энцефалограммы. «В общем, похоже», – сказал он. – Только не разобрать, чья голова, лошади или собаки». – «Ах, – заворковала она, – Юрочка, ты просто прелесть! Напиши, что это сдавление головного мозга. Это надо для одного очень хорошего человечка, ты не пожалеешь. Ну сделай это для меня!» У некоторых миловидных дамочек есть такой неотразимый каприз: «Для меня». Прыгни в окно, укради, убей, продай. «Пожалуйста, миленький, для меня». – «Я как-то не могу писать заключение лошади,
Ну, забыл так забыл. Все не удержишь в памяти. Даже докторской.
– Не предлагала? – задумался Коля. – А почему жужжит как осиха ужаленная? – В данный момент в представлении Коли осихи особенно ядовиты в ужаленном виде, если так можно выразиться. – Ну что? – напомнил он. – Трезвый пьяному не товарищ. Долго я за тебя буду мучиться?
Налитый спиртом стакан оказался под носом у доктора Рыжикова.
– Я же контуженый, – почувствовал он тошноту.
– А я? – осадил его Коля. – Когда тебе дают под зад с ракетного противолодочного крейсера, думаешь, это не контузит? Если не тяпнешь, буду сосать, пока не высосу их все. Вот так. – Он сделал крейсерский глоток из необъятной бутылки и обвел рукой всю остальную стеклянную братию, готовую и к смерти, и к бессмертной славе. От этого широкого движения бутылка выскользнула из ладони, и красное вино забулькало по полу. Коля помедлил лишь секунду. Тут же, пав на колени, он стал вылакивать с серого линолеума красную лужу. Потом поднял лицо с кривой усмешкой. – Что, оскотинился? Будет хуже. С тобой – последняя!
Доктор Рыжиков знал, что Коля не обманет. Ни в том, ни в другом. Ни в том, что остановится, ни в том, что будет хуже. Колю он знал лучше, чем те, кто погнал его с ракетного крейсера.
Но доктор Рыжиков знал и то, что произойдет с его натруженным затылком от глотка спирта. Что на неделю череп сожмут чугунные слесарные тиски до тошноты и треска. Между тисками и Колиным штопором и надо было выбирать. В этом и состояла решающая минута его воскресной миссии.
Тут снова выручили братья мотовелики. Их стало штук пять. Пронзительный треск одноцилиндровых дешевых моторчиков насквозь раздирал череп. По скулам Коли-моряка пошли красные пятна. По новой боевой тревоге он схватил автомат и бросился к амбразуре. Треск очередей покрыл треск моторчиков. Пороховой дым смешался с бензиновым. Улица билась в судорогах. Но доктор Рыжиков был только благодарен. И даже наслаждался.
– Уф… – отстрелялся Коля. – Ну ты мне можешь сказать?
– Сказать – не сделать, – пообещал доктор Рыжиков.
– Сказать старому идиоту, что он старый идиот? И крашеной суке, что она крашеная сука? Сколько мы будем сидеть и кивать как ваньки, когда нам козью морду делают? И голосовать: то его в кандидаты, то в комиссии, то в президиумы… Единогласно, мать его дери! Все думают по-разному, а пружинки в локтевых суставах одинаковые… Ну почему, почему?
Доктор Рыжиков мог бы сказать Коле, что никто ему лично не запрещает сказать старому идиоту, что он старый идиот. Пожалуйста, иди и говори сколько влезет. Но беда была в том, что сейчас Коля мог действительно, недолго думая, выпрыгнуть в окно и побежать выкладывать Ивану Лукичу все насчет старого идиота.
– Я думаю, – осторожно повел он, – что все мы…
– Немножко лошади, – скривился Коля.
– И древние люди… – вздохнул по-рыжиковски доктор Рыжиков.
– Какие еще древние? – встряхнулся Коля.
– Обычные. Лет через триста после нас ведь тоже кто-то будет. И через тысячу. Для себя-то мы верх совершенства. А для них – древние люди со всем своим недоразвитием… В чем-то мудрые, в чем-то смешные…
– Ну и что? Что-то не доходит.
– Ну, не доходит так не доходит. Я просто думаю, как они будут рассматривать следы нашей с тобой культуры… Кем ты им покажешься, жрецом или шаманом?
Карандаш уже начал набрасывать здоровенного волосатого мужика, танцующего вокруг груды свежих черепов, похожих на бутылки.
– «Все мы лошади…» – передразнил Коля доктора Петровича. – Нет, ты не лошадь, ты баптист. Не пьешь, не куришь и теории разводишь. Думаешь, они насухую зафилософствуют? Дудки-с! Слушай, ты мне недавно приснился. Будто мы с тобой вдвоем тяпнули. Какой-то берег, травка, речка… Сидим и смотрим в костер… Ну почему во сне бывает счастье? Ну почему не наяву? А тут у Машки есть котлеты с чесночком. Она хоть и кобенится, но может…
Скользя в домашних тапочках, он съездил в кухню к холодильнику. Достал там холодные и маленькие, но очень аппетитные котлетки, застывшие прямо в сковородке. От котлеток доктор Рыжиков не отказался бы. Но насчет другого – лучше бы наехали мопеды. А они, как назло, атаковали какие-то дальние улицы. Подмоги не было.
– Приговор прозвучал, мандолина поет, и труба, как палач, наклонилась над ней, – взял он последнее слово. – Коля, завтра вас совесть замучает.
– Тебя завтра совесть замучает, – отразил Коля. – Слово военного моряка: выпьешь это – я выливаю все в раковину. И поговорим о твоем баптизме. А нет – мне тут на месяц хватит. Понял?
Не знаем, кем он себе представлялся в этот момент: может, и альбатросом, может и «летучим голландцем»… Но в самом деле от него просто невыносимо разило вонючейшим перегаром и табаком, глаза неряшливо воспалились, с волос сыпалась перхоть. Но он этого не замечал.
– Кстати, – почему-то вдруг вспомнил он, – вот ты, певец лобной доли, сколько навскрывал черепов. А есть разница между долями умного и долями дурака? Честного и прохиндея?
– Честного дурака и умного прохиндея? – задумался доктор Рыжиков.
– Ну, хватит баснями кормить, – вспылил Коля, возомнив себя соловьем. – Сейчас или никогда!
– Я лично разницы не видел, – тем не менее уклонился доктор Петрович. – Может, нужны специальные тонкие приборы, а я простой рядовой хирург. И даже не ефрейтор. Но вот когда вскрывают череп пьяного, из него несет сивухой, как из бочки.
– Я сам знаю, чем от меня несет, – высокомерно выразился Коля. – И ты непростой солдат. То есть я твой солдат. Хоть я военный моряк, а ты сухопутный десантник… Я мертвый встану и приду. Ты понял? А ты…
Наших все не было. Доктор Рыжиков выдохом подавил приступ отвращения и поднес стакан ко рту. Коля скомандовал «внимание» невидимому оркестру. Поднес котлетку и глоточек пива для запития. Затаил дыхание. Доктор Петрович выждал еще секунду – мотопедисты не возникли. Дальше отступать было некуда. Он опрокинул стакан себе в рот и задохнулся.
Пришел в себя уже с котлетой во рту. Но она не мешала выдыхать синее пламя.
– А ты далеко не слабак, – похвалил Коля. – Одним духом. Виден мастер по полету. Смотри, я свое слово держу, как морской узел. Засасываю и… – Он сделал настолько мощный глоток, что чуть не проглотил и саму бутылку. Затем поставил ее в ряд, критически осмотрел свою братию и выдал всей стеклопосуде: – Слушай мою команду! Караул и оркестр – в помещение! Команде разойтись! На верхней палубе прибраться!