Оболочка разума
Шрифт:
31
– Да, нет мы ее помним, прекрасно помним. Что же мы, такие бессердечные? От нас девочки каждую неделю ходят с гостинцами…
Учитель танцев принял доктора Петровича в углу балетного класса. В классе была такая чистота, что посетителя заставили разуться, и он смущенно отразился в гигантском зеркале-стене, опасаясь, нет ли на носках неучтенной дырки.
В другом углу сбилась на перерыв кучка недоразвитых утят-девочек. В третьем – преждевременно надменных балерунов мальчиков. Все покручивались и поглядывали на себя в зеркало. Доктор Рыжиков мучительно боролся с этим соблазном, изнывая от несуразицы
– Очень похвально, что вы заботитесь о своих больных. – Учитель танцев отбросил назад волнистые артистические волосы и оценил себя в зеркале. – Только поймите и нас.
– Постараюсь, – сказал доктор Рыжиков, чувствуя себя в этом грациозном мире как заблудившийся носорог.
– У меня ежедневно по восемь часов занятий. Вы только представьте, какая это педагогическая нагрузка. По выходным – репетиции концертов. На общественных началах, конечно. А педсоветы, методические советы, худсоветы, комиссии? Сколько приходится выступать по эстетическому воспитанию! И думаете, кто-нибудь это ценит? Нет, не такой у нас город. Здесь никогда не понимали бескорыстного человека. Вы понимаете меня?
Доктор Рыжиков понимал всех, у кого ныли обиды.
– Но ведь мы не лечебное учреждение, как ваша больница, правда?
Доктор Рыжиков и сам понял, что здесь не лечебное учреждение.
– А правду говорят, что Жанночка теперь сможет ходить только на костылях? Как нам всем жалко Жанночку! Нет, вы мне не говорите, все-таки наша медицина ужасно отстает. Жанночка на костылях – просто не верится! – Взгляд в зеркало, небольшое выправление осанки. – Придется искать ей замену. А это очень нелегкое дело. Она была очень талантливая девочка, скажу вам откровенно. Такой нам теперь не найти. Нет, если бы у меня была хоть минута свободного времени, я обязательно бы пришел позаниматься. Вы верите?
Доктор Рыжиков верил. Такой уж он был человек. Учитель танцев взял его за локоток, показывая, что время перерыва истекает.
– Нет, это такое несчастье для нас всех. Мы верили, что она станет всемирно известной, умножит славу советского балета, – взгляд в зеркало, осанка, – и авторитет нашей студии. Ведь вопрос о студии фактически почти решен, мне сам товарищ Франк сказал. И потом, я вам откровенно, как тонкому человеку, врачу. Это просто ужасно. Бинты, кровь, костыли, уколы… У меня потом неделю тошнота. Я человек искусства, эстет, мне это невыносимо… Вы все-таки привыкли к этому, потому что у вас свои обязанности, а у меня свои… Вы меня понимаете?
Мысленно доктор Рыжиков сказал: куда мне. И захотелось в подтверждение своего неэстетизма пройти по этому белому выскобленному полу не в носках, а в кирзухах, оставляя сочные ошметки грязи на ихней балетной чистоте. А заодно, может, и провести автоматной очередью вдоль зеркальной стены, перед которой этот эстет непрерывно поправляет то галстук-бабочку, то прическу. Добавить сюда грохота, звона и гари.
И мысленно же сказал себе: вот так это и начинается. А эти мальчики и девочки чем виноваты? А старушка, которая пол скоблит? И вообще весь мир, которому чуть что – суют под нос грязные сапоги и автоматы? Тут только начни. Он щелкнул своим выключателем, и клетки, у которых чесались кулаки на учителя танцев, притихли. Включились клетки, которым было жаль и старушку уборщицу, и этих мальчиков в трико, высокомерно озирающих простые носки посетителя. И даже самого учителя танцев, способного умереть при виде капли крови.
– А мы вас на премьеру приглашаем. Хореографическая сюита «Гимн молодости». Хотели еще к Первому мая, но Жанночкина болезнь помешала. Теперь нашли другую солистку. Риточка, конечно, справляется, но данные, по секрету, не те… Ах, вы поверьте, нам так Жанночки не хватает! Только учтите, на нашу премьеру всегда трудно попасть. Как говорится, бежит толпа гостей почетных… Все родители, все их друзья, ну и руководители – кто из горсовета, кто из строительного треста, кто из профсоюзов. Нам ведь и о ремонте надо позаботиться, и об обстановке. У нас ведь красиво все здесь оформлено, правда? Все с помощью общественности. Самого товарища Франка приглашаем всегда и товарища Еремина, конечно. Товарищ Еремин, правда не всегда бывает, зато его жена с сыном – обязательно. А товарищ Франк обладает чувством развитого эстетического вкуса… Так что пригласительный билет пораньше получите. Будете у нас почетным гостем. Можно вдвоем. Дети, попрощаемся с нашим гостем, ну-ка дружненько!
Девочки вразнобой сделали свой цыплячий реверанс. Мальчики по-гусарски коснулись ключиц подбородками.
– Спасибо, – начал доктор Рыжиков обуваться у входа. – Я, конечно, вдвоем.
– Пожалуйста, пожалуйста! – засуетился учитель танцев, как будто что-то зная про доктора Рыжикова. – С кем, если не секрет?
– С Жанной Исаковой, – сказал доктор Петрович, разгибаясь.
32
– Он сегодня придет? – спросила Жанна, невыносимо сияя глазами. – После обеда?
– Сегодня он не сможет, – спрятал свои глаза доктор Рыжиков. – У них там репетиции перед премьерой.
– Как жалко… – прошептала Жанна. – Я так люблю репетиции… Больше, чем концерты. На репетициях можно как угодно прыгать, а на концерте только как он приказывает. Одно и то же.
– Скоро переедем ко мне, – сказал доктор Рыжиков. – И начнем репетировать непрерывно. Согласна?
– А когда? – Жанна сразу спустила ноги с кровати и потянула костыли.
– Скоро. Ну, несколько дней. Еще один штрих в ремонте. Для полной красоты. И у тебя будет отдельная палата со всеми удобствами. А сейчас ну-ка вытяни ноги…
Он достал из-за спины «Школу классического танца».
– А самое лучшее – генеральная репетиция, – жалобно вздохнула Жанна, и ее черные глаза наполнились слезами.
Тем временем больной Самсонов удрученно разглядывал, снявши кепку, потолок в готовой, выбеленной и выкрашенной палате.
– Самое лучшее, конечно, через крышу, – сказал стекольщик в глубокой задумчивости. – Перед тем, как бы крышу класть. А теперь снова гадить придется. Экое неудобство.
– Это я лошадь, – виновато сказал доктор Рыжиков. – Надо было знать до… Не лошадь даже, а бегемот. Знаете что? Вы этим, пожалуйста, не затрудняйтесь. Я как-нибудь сам выкручусь.
– А что, нельзя без нее? – поскреб Самсонов в затылке крючком левой культи.
– Нет, – грустно сказал доктор Рыжиков. – Это единственный выход. Да вы не затрудняйтесь, вы меня и так… Но как вы все-таки сюда попали?
– Да дело ерундовое, – стал успокаивать стекольщик. – Работы на день-два. Мусорить жалко, чистоту такую гадить. Линолеум красивенький опять же… Плевое дело, это мы мигом…
– А чтобы ваши стекла горели ярче, – перевел разговор на приятную тему доктор Петрович, – у меня есть прекрасная люстра. Мы ее в коридоре. А в палатах торшеры…