Оболочка разума
Шрифт:
– Тут без электрика не обойтись, – заключил больной Самсонов. – Дерматина помните? Который со столба упал. Ну, лямка на кошке порвалась…
– Больной Дарвадинов, вспомнил доктор Рыжиков историю болезни. Вывих плеча, перелом ключицы, трещина левой височной кости, гематома, прогрессирующий отек головного мозга… Все как у людей. Опоздай прорубить в черепе окно для декомпрессии, и… некому сейчас было бы вешать люстру, которую задумал доктор Рыжиков вместо казенных плафонов. Очень уж он их ненавидел.
Через
– Я думал, у нас будет отдельное государство, – мягко улыбнулся Сулейман. – А у нас все как у всех. Сперва строим, потом стены бьем… Я думал, это строители виноваты, а это, оказывается, воля аллаха.
– Закон сообщающихся сосудов, – ответил сверху запыленный доктор Рыжиков, который искупал вину, лично пробивая зубилом и молотком дырку в стене. – Все мы… немножко… лошади…
– Древние лошади, – еще мягче улыбнулся Сулейман.
Доктор Рыжиков с поднятым молотком чуть внимательнее посмотрел на него с табуретки.
– Мне кажется, вы что-то задумали, – мелькнула в его голосе тревога.
– Пока не беспокойтесь, – мягко сказал Сулейман. – Можете добивать дырку.
– Вы бы с той стороны последили, – попросил доктор Рыжиков. – Чтобы стена не треснула.
– Она уже треснула, – успокоил его Сулейман. – Но я отсюда не уйду. Я уйду только с вами. Вы сколько уже месяцев носите временную пломбу?
Доктор Рыжиков стал похож на каторжника.
– Лев Христофорович будет ждать хоть до утра, – сказал конвоир подконвойному. – Он сказал, что, если вы почувствуете хоть малейшую боль, он даст вам вырвать свой золотой зуб.
Доктор Рыжиков бил все беспросветней, к тому же заметно замедленней. Будто решил остаться на этом табуретном постаменте действующим памятником самому себе. Лишь бы подальше от мягких, сильных, приятно пахнущих зубоврачебных рук Льва Христофоровича.
Но и сторож у подножия этого памятника тоже, видно, устроился на века.
33
– Ну… Брось костыль, не бойся! Будет держать! Да будет, будет! Ну, я тебя подержу, только отпусти костыль!
Но Жанна впилась в ручку костыля до белых пальцев.
– Отдохнем, – сказал доктор Петрович. – Подогни ноги и повиси. Как на качелях. Покачайся. Вот так, попружинь. Нравится?
Жанна разулыбалась, елозя по полу вялыми ногами.
– Вот так и мы на парашютах… Висишь и песню поешь: «Нам разум дал стальные руки-крылья…»
– Кто вам дал стальные руки-крылья? – мягко осведомился Сулейман.
– Разум! – твердо ответил доктор Рыжиков.
– Извините! – мягко, но непреклонно сказал Сулейман.
– Нет, это вы извините, – мягко, но непреклонно сказал доктор Рыжиков. – Именно разум.
– Когда вы висели на парашютах, вы пели, что не разум.
– А кто же тогда? – в лоб спросил доктор
– Кто-то другой, но не разум.
– Так вот! – вложил все ехидство, на какое только был способен, доктор Рыжиков. – Сначала, в первом варианте, стальные руки-крылья дал именно разум. Вы, Сулейман, еще молоды, чтобы это помнить. Вы помните второй вариант, в котором руки-крылья дал кто-то другой. А вместо сердца – пламенный мотор, не так ли? А потом снова разум.
– Тогда извините, – мягко улыбнулся Сулейман. – Больше не буду никогда. – И глубокая искра в темных глазах.
– Почему же никогда? Врачи не говорят: всегда и никогда, – великодушно разрешил победитель. – Ну что? Смотри, как хорошо пошла без костылей! Костыли-то забыла! Ага, ага! Перебьешься!
Он подальше убрал костыли, к которым потянулась Жанна. Она балансировала на страховочном поясе. От пояса уходили к потолку мощные резиновые жгуты. Там надежные рельсы, уложенные в стены, служили кран-балкой. Из-за них и разгорелась запоздалая перестройка. Страховочное устройство ездило по ним на колесиках. Таким был первый выход Жанны в свет.
– Дайте! – потянулась она к костылям, чувствуя себя без них позорно беспомощной, как без одежды.
– Держи! – протянул он их. – Молодец, хорошо постояла. Теперь домашнее задание – пять раз туда и обратно.
– Без костылей?! – ужаснулась она.
– Сначала с костылями, – смилостивился он.
Сам себя, с новыми зубами во рту, он ощущал не меньшим героем, чем после самой ярой рукопашной на границе Австрии. Только старался не замечать ехидных искорок в дружелюбных глазах Сулеймана: да, мол, знаем мы таких героев, немало видели. Сулейман висел на шведской стенке, вделанной в стену, и добродушно побалтывал ногами.
– А я пойду, – вздохнул доктор Рыжиков как-то особенно неопределенно. – Опять не в свою функцию нос совать…
– А если я упаду?! – воскликнула Жанна, боясь остаться одинокой.
Тут же в двери молча выросла непоколебимая Сильва Сидоровна, уже совсем сюда переселившаяся на крохотную зарплату. Никого другого пустить на это единственное место при докторе Рыжикове она не могла.
– Может, я с вами? – разделил его решимость Сулейман. – Люди бывают разные, Юрий Петрович…
– Нет! – сказал доктор Рыжиков твердо, еще раз почерпнув мужество в своих новых зубах. Выдержав такое, человек становится способен на многое. – В такую разведку идут одиночки. И гибнут, никого не выдавая.
Все благоговейно притихли, провожая его на неизвестный подвиг.
– Иду в универмаг выбирать люстру, – решил он замести напоследок следы. – Разве не гиблое дело?
…Буквально через час в него стреляли. Подло, неожиданно, из-за угла.
Сверкнуло во тьме красноватое пламя, хлопнул по ушам знакомый звук, ударила волна паленого.