Обольщение в красном
Шрифт:
– А мне-то что тревожиться из-за этого? – пожала плечами Одрианна. – Поруганное имя моего отца уже скомпрометировало меня, да к тому же Роджер от меня отказался.
– Эта история куда хуже, – заметила Лиззи. – Даже сравнивать их нельзя. Она отразится и на твоей сестре, и на матери, и на твоих друзьях. Женщины будут шарахаться от тебя, чтобы спасти собственную репутацию.
– Боюсь, она права, – кивнула Селия. – И тебе это тоже известно, Одрианна.
Интересно, а ее здешние подруги тоже отвернутся от нее? Она могла бы не обратить на это внимания, если бы у нее
– Да, это дело куда хуже, вы правы, – вступила в разговор Дафна. – Однако оно еще и куда лучше.
– Не могу согласиться с мрачными предсказаниями Лиззи, – проговорила Одрианна, хотя на самом деле она была почти согласна с ней. На вид держалась Одрианна уверенно, но на душе у нее кошки скребли. – Однако я все же не могу понять, каким образом это дело может быть лучше всего, Дафна.
– Возможно, самому лорду Себастьяну и наплевать на то, что его публично высмеивают и презирают, – вымолвила Дафна, взмахнув музыкальным листком. – Однако у него есть мать и брат, которые наверняка придерживаются иного мнения. И в отличие от историй с твоим отцом и Роджером на этот раз ты будешь вознаграждена за страдания. С позволения твоей матери я об этом позабочусь.
– Я бы предпочла, чтобы ты этого не делала, – заметила Одрианна.
Дафна внимательно посмотрела на нее. А затем поднялась, словно разговор уже был закончен, и поставила книгу на место в шкафу.
– Сегодня ночью будет очень холодно, – сказала Дафна. – Лиззи, пожалуйста, сходи в парник и разожги огонь в отопительных горшках. Селия, я буду тебе признательна, если ты ей поможешь.
Две девушки вышли из библиотеки. Одрианна устремила взор на огонь, пытаясь представить себе, что нужно для того, чтобы погасить нарождающийся скандал. Ведь он может быть очень длительным, как считает Лиззи.
Хотя, с другой стороны, может быть, и нет. Возможно, он вспыхнет и остановится в Лондоне. Так что не исключено, что здесь, за пределами города, никто ее так и не узнает. В конце концов, сколько человек, проходящих мимо дома мистера Троттера, тоже слышали касающуюся нее сплетню? К тому же, если подумать, нет ничего особенного в картинке, на которой изображена женщина, стреляющая в мужчину, если эта картинка находится над песней «Моя непостоянная любовь». Поэтому все может успокоиться, и…
– Одрианна, боюсь, я вынуждена нарушить собственное правило, – с удивлением услышала она за спиной голос Дафны.
Обойдя вокруг стула, на котором сидела Одрианна, Дафна вернулась на свое место. Наклонившись, она потянулась за рукой кузины.
– Как моя родственница и молодая женщина, едва вкусившая независимости, ты в этом доме не просто гостья, – проговорила Дафна. – Твоя мать согласилась на то, чтобы ты жила здесь, потому что считала, что тут ты будешь в безопасности.
– Но так оно и было! – воскликнула Одрианна.
– Как скажешь. Однако эта картинка… Вот что, я вынуждена просить тебя, чтобы ты еще раз рассказала мне, что произошло в «Двух мечах», Одрианна. Подозреваю, что о половине событий ты умолчала.
Себастьян посмотрел на стопку бумаг на своем столе.
Кроме той газеты, что была у Моргана, пять других были привезены из города по указанию Себастьяна. А сверху лежала музыкальная газета, издаваемая мистером Томасом Троттером, живущим на Альбермарл-стрит.
Музыка и слова были написаны не кем иным, как самой мисс Келмслей. «Моя непостоянная любовь». Читая слова песни, лорд Себастьян напевал про себя мелодию. Похоже, песня чудесная, полная непритворной боли от недавно разбитого сердца. Скорее всего сама мисс Келмслей недавно пережила сердечную болезнь такого типа, а потом выразила свои страдания в этой печальной небольшой песне.
Себастьян обратил внимание на несколько заметок в скандальных газетах за прошлую неделю. Его имя нигде не указывалось, но всем было известно, что произошло в «Двух мечах», стало быть, теперь это известно уже всему обществу. Поэтому не так уж трудно догадаться, к чему все это приведет. Скандал будет нешуточным. И очень долгим.
Себастьяна не так удивило, что его обвиняют в приставаниях к мисс Келмслей, хотя он и не думал к ней приставать. Он всего лишь намекнул сэру Эдвину, что они встретились, потому что были любовниками. Мир знал, что он далеко не святой, поэтому едва ли кто-нибудь будет по-другому смотреть на вещи.
Однако все эти картинки и заметки не указывали на связь между ними. Его обвиняли в том, что он, пользуясь своей ролью в деле расследования смерти ее отца, угрозами заманил ее в постель. Так что кто-нибудь может предположить, что ему стало известно что-то новое об использовании плохого пороха, но он скрыл эти сведения в ответ на благосклонность мисс Келмслей.
Таким образом, его выставляют негодяем из негодяев. Получается, что он – не просто тип, который цинично использует невинную девушку, но еще и компрометирует самого себя, используя собственное положение для получения сомнительных удовольствий.
Себастьян обратил внимание на то, что к мисс Келмслей, чье своенравное упрямство привело ко всему этому, в газетах относились с большой симпатией. На картинках ее изображали милой, невинной, напуганной, смущенной, растерянной, сопротивляющейся жертвой. Причем даже те, кто вкладывал в ее руку пистолет.
Зато уж его изображения были столь убийственными, что лорд Себастьян почувствовал себя не готовым к грядущему дню, когда пробило десять часов. Однако в покои Моргана он все же направился, не надев при этом ни галстука, ни сюртука.
Морган старался держаться спокойно, из чего Себастьян заключил, что брат относится к нему с некоторым неодобрением. Несмотря на свое болезненное состояние, он оделся в дневное платье.
– Как твоя рука? – поинтересовался Морган.
– Она опухла и все еще немного болит, но рана заживает хорошо, – ответил Себастьян.
За завтраком они почти не разговаривали. Собственно, они мало разговаривали с того самого мгновения два дня назад, когда Морган показал брату картинку.
– Дела становятся хуже, – промолвил Себастьян. – Я имею в виду скандал. Произошел неожиданный поворот событий.